Памяти Леонида Броневого мы публикуем интервью, которое он дал 11 лет назад, когда с большими гастролями театр «Ленком» под руководством Марка Анатольевича Захарова приехал в Санкт-Петербург…

Позвонив Леониду Сергеевичу Броневому в  гостиничный номер, на просьбу об интервью, он произнес: «Интервью? Я не люблю давать интервью», но потом сказал: «Хорошо! Поднимайтесь!» Я ответила: «Я еще не в гостинице». В ответ услышала: «Приезжайте! У вас будет 30 минут». Проговорив с артистом больше часа, который пролетел как одно мгновенье, я посмотрела на часы и сказала: «По-моему, я переборщила со временем!» В ответ услышала: «Переборщили. И весьма. Но если у вас есть еще вопросы, я готов…» И мы проговорили еще столько же…

Броневой и Михаил Козаков  в спектакле Дон-Жуан в театре на Малой Бронной.1979 год.

…Я стал артистом под влиянием жизненных обстоятельств. Жизнь закрыла для меня все дороги. Я хотел быть дипломатом или журналистом. А мать сказала: «Иди в театральный! Больше тебя никуда не возьмут». А я был такой наивный. И спросил у нее: «Почему?» А она в ответ: «Ты знаешь, что такое анкета?» И показала мне анкету, в которой были такие вопросы: «Кто ваши ближайшие родственники, и находились ли вы или они на оккупированной территории или в заключении; мать, отец – национальность, год рождения; если умерли – где похоронены». А в театральном институте была маленькая анкетка – фамилия, имя, отчество, год рождения… Конечно, со временем я привык к профессии и даже вошел во вкус. Но я лишен многих качеств, которые присущи моему брату – артисту. Я не люблю многолюдные общества, не люблю, когда меня узнают на улице.
- А что вас привлекает в актерстве?
- Возможность создавать разные характеры. Вообще это прекрасная  профессия. Она делает человека свободным: можно быть вне политики, вне партий… Хотя почему-то  в России всегда относились с пренебрежением к артистам, называли: «скоморохи, несерьезные люди».
- Вы всегда чувствуете в себе силы и желание выходить на сцену?
- Нет. Иногда очень плохо себя чувствую физически и очень не хочется выходить на сцену. И с такой неохотой идешь в театр. Но к концу спектакля – здоров! Сцена лечит – это абсолютно точно. Идет обмен со зрителями положительной энергией. Конечно, отрицательная тоже ощущается, а как ставить защиту, я не знаю. Вообще наша профессия – опасная. Иногда спрашивают: «Как вы выучили столько текста?» Но если бы это было самое трудное…
-  А как вы переносите отсутствие работы? Например, когда театр в отпуске.
- Тяжело. Ну погулял, пообедал, с кем-то пообщался, сходил в лес с женой... Но мне хочется, чтобы поскорее началась работа. Безделье утомляет. Теряется квалификация, как в спорте.
Я после отпуска весь трясусь перед выходом на сцену. Представляю, что чувствуют актеры, которые не играют по пять лет…  Вот почему артисты, которые только снимаются в кино, не годятся для работы в театре. Все лучшие роли в кино сыграны театральными артистами. Ведь в кино снимаются по кусочкам и очень сложно войти в колею. А театр очень дисциплинирует.

Леонид Броневой в спектакля по пьесе Н.В. Гоголя Женитьба Фото  Анатолий Гаранин

- Насколько я знаю, первая ваша роль была без слов…
- Да, когда мне был 21 год, я играл в магнитогорском театре в спектакле «Анна Каренина». И единственные мои слова были: «Ваше превосходительство!»  Вообще я не любитель больших ролей. Надо быть очень уверенным в себе, чтобы играть главные роли. Когда тебя много, думаю, зрители от тебя устают. Но в молодости об этом не думаешь. Фигура хорошая, волосы хорошие и все. Это я сейчас уже анализирую…
- В «Формуле любви» вы ведь должны были играть как раз главную роль.
- Да. Марк Анатольевич хотел, чтобы я играл графа Калиостро. Но на «Мосфильме» меня не утвердили. Тогда я сказал: «До свидания!» И вдруг звонит Гриша Горин: «Сыграй доктора!» Я сказал: «А чего там играть-то?» Но сыграл и не жалею. Еще больше убедился в том, что небольшая роль при хорошем тексте, при точном исполнении выстреливает не меньше, чем главная… Но это был Горин! Его смерть – невосполнимая потеря. Не только для «Ленкома»…
- Правда, что вы как-то попросили у Григория Горина профессионального совета?
- Когда я читал сценарий к фильму «Шизофрения», почувствовал, что  надо одну сценку переписать. Но никак не мог придумать последнюю фразу. Часа в три ночи я позвонил Грише и прочитал ему по телефону, что у меня получилось. Он сказал: «Молодец!» А я ему: «Я тебе не для этого звоню. Я не знаю, что ответить герою Збруева, когда он мне говорит: «От скромности не помрешь». И Горин мне без паузы говорит: «С вашего позволения я хотел бы умереть от старости». Вот эту фразу он мне подарил. И сказал мне, что я должен писать: мол, у меня хорошо получается.

Леонид Броневой и Георгий Мартынюк в спектакле Уйти, чтобы остаться в театре на Малой. Бронной.1968 год.

- Не хотите написать мемуары?
- Не хочу. Эти книги в огромном количестве лежат  на прилавках книжных магазинов. Кто их читает? К тому же я не владею писательским мастерством. Вот Марк Анатольевич Захаров пишет прекрасно, с такой тонкой иронией…
- Бывает, что вы спорите с режиссером или всегда слепо ему доверяете?
- Артист должен довериться режиссеру. Как только он перестает доверять, он должен уходить. Я Марку Захарову доверяю на 100 процентов! Вообще я его очень люблю и уважаю, и, конечно, «Ленком» держится на нем. Как Товстоногов в Петербурге… Ушел Георгий Александрович. И где ваш БДТ? Правда, нет Смоктуновского, Копеляна, Стржельчика. Говорят: «Незаменимых нет»… Это неправда! Никто не может заменить Товстоногова…
- Вам сейчас жить не тяжелее, чем в советские времена?
- Нет! Не дай Бог возврат того времени! Сейчас никто не указывает, как играть, что ставить. За такой «Плач палача», который мы выпустили в театре, расстреляли бы всех через пять минут. А сейчас можно. И это счастье!
- А что раздражает?
- То, что понятие свободы в России отождествляется с полной безответственностью. Кто что хочет, тот то и делает: хочет - убивает, хочет - грабит.
- У вас есть близкие друзья?
- Нет. Я этим гордиться не могу. Но считаю, что их и  не может быть в театре. Что значит «близкий друг»? Мне дали роль, а я скажу: «Ты хочешь ее сыграть?» и отдам другу роль. Но я же так не скажу, и мне никто роль не отдаст. А в дружбе надо отдавать. Единственный мой близкий человек – это моя жена, с которой мы вместе уже 33 года, а знакомы лет 40.  Она мне очень помогает. Она действует на меня умиротворяюще.
- Правда, что как-то вы получили открытку от Лайзы Минелли?
- Да, было такое. В театр пришел конверт с открыткой. Естественно, написано было по-английски, но мне перевели: «Дорогой Леонид, поздравляю Вас с днем рождения! Обожаю вас и люблю. Ваша поклонница Лайза Минелли». И еще она вложила в конверт свою фотографию.  Кто ей сказал? Откуда она узнала? Я был в шоке. Но мне было чрезвычайно приятно! Помимо фильма «Кабаре» я видел ее концерт. Она просто дьявольской силы человек! Это не энергетика, а вся чубайсовская энергосистема!..
- Интересно, по какой роли она вас узнала… А вам не обидно, что вы сыграли столько ролей, а большинство людей при вашем имени сразу вспоминают: «Мюллер»?
- Первые годы после выхода фильма было очень тяжело. Но с годами я почувствовал, что меня это уже не беспокоит. Хотя, в принципе, это крест. Как, например, у  Бабочкина – Чапаев. Но Чапаев – хороший крест. Мюллер – не очень. Однажды  одного секретаря ЦК комсомола корреспондент газеты «Комсомольская правда» спросил: «Почему возникло такое большое количество фашиствующих организаций в мире и в частности в России?» Он сказал: «Потому что нельзя играть фашистов такими привлекательными, как это сделал Броневой». Я вынужден был ответить на это: «Не считаете ли вы, что искусство  не может так действовать на людей? Скорее надо искать промахи у вас! Может, вы так плохо воспитываете комсомольцев, и поэтому так происходит?» Тогда мне казалось, что изображение отрицательного героя в кино не может настолько повлиять на зрителя. Но сейчас думаю: «А может, он был прав? Может, это я недооцениваю влияние искусства на сердца и умы молодых людей? Может, мне не надо было так играть?» Да-да! Даже такие мысли меня посещают. А когда  снимался, я не ожидал такого успеха. Помню, как-то  на съемках сказал второму режиссеру: «Не понимаю, что мы так долго мучаемся с этой ролью: все не можем снять». Он тогда мне ответил: «Не гневи Бога! Ты еще не понимаешь, что тебе принесет эта роль».
Честно говоря,  даже удивляюсь, почему эта роль принесла мне такой успех. У меня роли-то почти нет: то  разговор по телефону, то проход по коридору, то жду чего-то, в конце лишь несколько больших сцен.

Леонид Броневой и Римма Мануковская в спектакле Кольцовского театра, фото voronezhdrama.ru

- Вы смотрите фильм «Семнадцать мгновений весны», когда его показывают по телевидению?
- Сейчас уже нет: надоел. Вот фильм, который я могу смотреть бесконечно, это «Римские каникулы». Ни капли пошлости, ни капли сантиментов, и в то же время невозможно в конце не плакать.
- А вы никогда не ощущали груза ролей?
- Еще как! Я играл Сталина, Ленина, Маресьева. Должен был сыграть Гитлера, были чудные кинопробы… И – несыгранная роль  Карла Маркса. Я должен был сыграть профессора в «Собачьем сердце», которого блестяще сыграл Женя Евстигнеев. Помню, Бортко меня долго мурыжил, хотя уже знал, что будет играть Евстигнеев.
- Обидно было? Жалели?
- Да. Ведь я днями-ночами готовился, думал об этой роли.
- Вы долго помните причиненную вам обиду, боль?
- К сожалению, обиды западают мне в душу надолго. Я чрезмерно болезненно воспринимаю несправедливость. Вообще у меня тяжелый характер: я чрезвычайно склонен к самоуничижению, самокопанию, ужасно мнителен. Все время кажется, что не то делаю, взрываюсь по мелочам, потом думаю: «Зачем?»… Но я уже не могу себя переделать.
- Как вы относитесь к наградам?
- Никак! Мне они не очень важны. Но есть одна, которая мне очень дорога. Я – лауреат петербургского фонда имени Николая Симонова. Тайным голосованием петербургские артисты, театроведы и предприниматели решили присудить эту премию. Я очень благодарен и фонду, и тем, кто проголосовал, и Светлане Мельниковой, которая специально приехала и вручила мне в театре диплом. Это очень дорогая для меня награда… В Петербурге вспомнили о московском артисте!
Вообще Петербург замечательный город. Ничто не сравнится с красотой Петербурга. (Правда, наши гастроли кое-что омрачило. На спектакле «Варвар и еретик» из зрительного зала без конца раздавались фразы, которые дублировали актерские реплики. Как потом выяснилось, это хулиганили актеры театра им. Комиссаржевской. Я так огорчился, не мог заснуть до утра. Я воспринимаю это очень болезненно, потому что это мои братья-артисты.)
- Вы нечасто ездите к себе на родину, в Киев. Почему?
- С этим городом у меня связаны неприятные воспоминания. Во-первых, в 37-м году в Киеве арестовали отца, его брата убили в кабинете, когда мне было девять лет, меня с мамой сослали. Она поехала в Киев просить Хрущева за отца. А ей сказали: «Разведись и возьми свою девичью фамилию». Она ответила: «Хорошо, я разведусь, но фамилию я менять не буду». И ее с 37 по 41 год сослали в ссылку. Так что, мне не за что любить Киев.  
Я закончил музыкальную школу при Консерватории. Во втором классе сыграл первую часть концерта Вивальди. А когда как-то приехал  в Киев и дал интервью, в котором рассказал, что учился в музыкальной школе, на следующий день в газете на украинском языке вышло, что Броневой никогда не учился в музыкальной школе. Я помчался в школу. Навстречу идет мой учитель Алексей Петрович и говорит: «Да ну их к черту! Давай лучше я соберу школьников, и ты им сыграешь». И я сказал тогда ребятам: «Чтобы вы не думали, что я вру, я спою за скрипку голосом, а за оркестр сыграю на рояле». И сыграл… Но больше с Киевом я иметь дело не хочу.

Сцена из спектакля «Диктатура совести». Олег Янковский, Леонид Броневой и Юрий Колычев. Фото А. Стернин

-   Вы часто отказываетесь от предложений сниматься?
- Часто. После фильмов Марка Захарова, в которых я имел счастье сниматься, меня вряд ли что-нибудь привлечет. Меня уже и приглашать перестали. Я не хочу зарабатывать деньги, снимаясь в том, что у нас сейчас снимают. У нас в театре нормально платят. Да мне много и не надо. Советская власть приучила меня и мою жену к бедноте и самоограничению. Это, наверно, плохо. А с другой стороны, мне дома кроме кресла, телефона и жены ничего не нужно.
- А дочка?
- Дочка живет отдельно. Я на нее обиделся за то, что она не оставила мою фамилию. Может, я и не прав. Но ведь у меня нет сына, а значит, не будет продолжения рода…

Беседовала Татьяна Болотовская.

Сцена из спектакля Женитьба

Сцена из спектакля Мудрец. 1989 г. Фото Анатолий Морковкин.

Театр на Малой Бронной, спектакль Женитьба, реж. А. Эфрос, 1975 год.