Фото РИА Новости.

Актер, режиссер, литератор и, конечно же, странник. Все это Вениамин Смехов. Смехов отмечает, что самая главная страсть его жизни — путешествия, через них он познает мир, людей и самого себя…

— В одном интервью вы сказали, что вы ленивый человек. Как это сочетается с вашей страстью к путешествиям?
—  Лень в моем понимании – это явление нетривиальное. В моем случае это – аналог праздности. Слово «лень» вызывает ассоциации с увиливанием от работы, а «праздность» созвучна празднику. Мне очень нравятся слова Антона Павловича Чехова о праздности как о постоянной мечте. Но, честно говоря, не помню, в каком контексте я говорил, что ленив…
—  Вас спросили, знаете ли вы иностранные языки. И вы сказали, что не знаете именно из-за лени…
—  У меня действительно есть какое-то упрямое нежелание делать что-то новое. Порой мне страшно заняться чем-нибудь незнакомым. Тем более, я каждый день ощущаю, что мне подарено больше, чем я заслужил. Тут ни о какой скромности не может быть и речи. Самое близкое мне, самое главное мое настоящее – это прошлое. Я встречал на эту тему очень много мыслей  у гораздо более умных людей, чем я. Цветаева, Пастернак, Рильке, Петр Фоменко, который говорил, что идти надо спиной вперед, видя все, что ты сделал, накопил и, не теряя постоянного чувства удивления и благодарности. А когда ты идешь спиной вперед, естественно, тебя толкают в спину и говорят: «Смотри, куда идешь! Развернись! Сделай то-то и то-то!»  Но чтобы что-то сделать, нужно приложить усилия. Наверное, отсутствие силы на эти усилия, на эти обновления можно называть ленью. И правда, я очень недоволен тем, что начинаю учить языки и бросаю, не могу закончить книгу, постоянно на что-то отвлекаюсь. Конечно, это от лени. Наверное, я в этом не оригинален.

«Мастер и Маргарита». Зинаида Славина - Азазелло, Иван Дыховичный- Коровин, Татьяна Сидоренко- Гелы, Вениамин Смехов - Воланд и В. Смирнов - Бегемот.1987 год.Фото Валерий Плотников.Таганке.

— Вам нужны специальные условия для творчества?
— Сейчас — да, чтобы сосредоточиться. Раньше мог сидеть на «торчке» и писать. Помню, когда была ранняя «Таганка», мы жили в коммуналке, только родился старший ребенок, и я писал спектакль про Маяковского на кухне. И таких почти походных условий мне было достаточно. А сейчас хочется комфорта, чтобы ничего не отвлекало.  Слово стало еще более дорогим. Важную роль играет моя жена Галочка Аксенова, которая еще и очень талантливый редактор. Галя — журналист, специалист по истории культуры, кандидат наук по театральным постановкам Питера Брука во Франции. В последнее время она написала много работ на английском языке,  вела курсы в разных университетах по истории кино. Увлекается итальянским кино. Она тоже считает себя ленивой, но она гораздо более усердная и способная, чем я. У нее есть чутье к языкам. Дочка Войновича учила ее немецкому языку. Знает французский, польский. Когда мы жили целый год в Израиле, она шепотом переводила мне на фестивале. Ей дали разрешение, подписанные самим Мрожеком, на перевод двух его пьес. Эти пьесы шли во многих театрах.
— Вам очень везет на встречи с интересными людьми…
— Да. Как Высоцкий как-то заметил, что я коллекционирую знакомства. Он так сказал, когда узнал, что я без него подружился с его другом, замечательным художником и скульптором...
— Что, на ваш взгляд, самое главное в дружбе?
— Все, что можно сказать о дружбе, сказано в очень плотных, жестких согласных, которые есть в этом слове. Прислушайтесь – слово «дружба» -  твердое и очень спасительное само по себе. Дружба — это благодать, счастье…

«Али-Баба и 40 разбойников» - так называлась пластинка, над которой на фирме «Мелодия»

—  Полагаете, что уметь дружить — это талант, который дан не каждому?
— Думаю, что да. Из тех, кого я знал, Владимир Высоцкий, Юрий Визбор — люди, наиболее богатые этим талантом. Но это были два абсолютно разных человека, и их дружба была разная. У Высоцкого было праздничное отношение к дружбе, он любил удивлять людей, а Визбор был само постоянство. Тот, на которого можно положиться. Очень преданный человек. Мне повезло. Я учусь у таких великих людей
— А ваш тип дружбы какой?
— Пусть мои друзья говорят. Я могу лишь сказать, что люблю их.
— Дружба прочнее любви?
— Любовь — это штучное благо, очень летучее и зыбкое. А дружба — это, конечно, материал очень прочный. Конечно, хочется пожелать всем испытывать и то, и другое. За всю трансформацию, которая прошла наша страна, было много попыток лишить нас прекрасных отношений между людьми. Много было  сделано для озлобления людей. Когда я возвращаюсь откуда-то с запада или с юга, вижу, как в нашей стране люди улыбаются крайне редко. В моей книге «Эйфоризмы», которая вышла в Петербурге, есть такая фраза: «Чего у нас нельзя отнять, так это доброжелательности. Нельзя отнять того, чего никогда не было»...
— А когда вы возвращаетесь из-за границы, на вас не давит «серость» России?
— Конечно, на это нельзя не обратить внимание.  Но я хочу рассказать о другом. Первые годы, когда дома было очень тревожно и во всех отношениях не интересно, — неинтересно продолжать играть то, что я играл раньше, не интересны те перемены, которые произошли на «Таганке». А для меня режиссерская профессия всегда существовала отдельно, и возможность ее реализовать для меня была гораздо выше и нужнее, чем все остальное. Поэтому всю энергию для того, чтобы превратить будни в праздник, я вкладывал туда, где работал. А когда приезжал домой, чтобы отдохнуть, душа не отдыхала, а тревожилась. Но все равно я успевал встать на баррикады за Юрия Любимова, за родной театр, печатался в газетах, выступал в суде. Это было очень грустное время.
— Сейчас стало спокойней?
— Относительно спокойней, хотя тревоги не покидают. На мой взгляд, в нашей стране никак не могут найти середину и впадают в крайности, то в одну, то в другую. А нужно хоть какое-то равновесие.
— Когда вы можете сказать, что ваша душа отдыхает?
— Когда я смотрю хорошие фильмы, как правило, документальные. Там чувствуется равновесие, гармония.  И в театре. Я работал четыре месяца в Молодежном театре в Москве, выпустил спектакль, и раз или два раза в месяц приезжаю, смотрю, как ребята работают. А потом они играют, и моя душа покрывается шоколадным кремом.
— А в связи с вашей актерской профессией?
— Я люблю ездить с выступлениями. В последнее время их было очень много в России, даже больше, чем за границей. Они дают мне энергию, возвращают потраченные силы. А второе мое проявление актерства — это звукозапись. Есть замечательный продюсер Владимир Воробьев, который это организовывает. После того как президент России сказал, что по дороге в машине слушает Ключевского, очень много стали записывать аудиокниги. На студии Владимира Воробьева записывается много актеров. Я записывал произведения  Пушкина, «Мастер и Маргарита», «Двенадцать стульев», «Шишкин лес», Шаламова, Маяковского, «По ком звонит колокол»…
— Расскажите, пожалуйста, о спектакле «Нет лет».
— Этот спектакль, родившийся достаточно неожиданно, неизменно вызывает радость и у тех, кто играет в нем, и у тех, кто его смотрит. Хотя это радость со слезами на глазах. Дело в том, что работа над спектаклем совпала с уходом Юрия Петровича Любимова из театра. Золотухин тогда возглавил Театр на Таганке. Мы решили восстановить в правах жанр, который придумал Любимов вместе с нами, с первыми артистами театра – поэтические представления. Сейчас говорят «музыкально-поэтические». Когда-то, в далеком 1967 году, Любимов оказал мне огромную честь, и я трижды  был соавтором его спектаклей, в том числе – в «Послушайте!» о Маяковском. Там было пять исполнителей главной роли: Золотухин, Высоцкий, Хмельницкий, Насонов и я. И много лет подряд этот спектакль пытались запретить, но за него вступались замечательные люди — деятели науки, культуры и искусства. Я не работаю в театре на Таганке уже очень-очень давно, но перед постановкой «Нет лет…» я позвонил Любимову и попросил благословить его. Юрий Петрович ответил по-любимовски: «Я не священник, благословлять не буду, но если у тебя получится, я буду рад». Меня совершенно очаровали участвующие в этом спектакле молодые артисты. Я не ожидал, что они будут не только полны энтузиазма, но и настолько готовы к сотрудничеству. Мы работали с огромным удовольствием и вдохновеньем. В постановке участвуют три «ветерана» Театра на Таганке — Татьяна Сидоренко, Анатолий Васильев, Алексей Граббе. Борис Хмельницкий написал музыку к спектаклю. Ну и по обе стороны рампы должен был быть Валерий Золотухин. Но Золотухин ушел из жизни, и спектакль «Нет лет» посвящен его памяти.
— Когда вы работали над этой постановкой, вы открыли для себя что-то новое в поэзии Евгения Александровича Евтушенко?
— Мне действительно повезло взять из огромного простора евтушенковской поэзии то, что было в 60-70-е годы — это и печаль, и радость, и любовь, и нежность, и в особенности – очень сильное, сейчас звучащее как антисоветское стихотворение «Танки идут по Праге». Его замечательно исполняет Дмитрий Высоцкий — главная движущая сила этого спектакля, однофамилец Владимира Высоцкого. Как в «Гамлете», оркестр находится на сцене — это новая поросль «любимовцев», и все они с двумя образованиями… По-моему, покойный Аркадий Арканов очень точно подметил: «У тебя получился интеллектуальный мюзикл». Спектакль идет очень динамично, но вместе с тем там есть паузы. В спектакле не только стихи Евтушенко, но и письма из его замечательной книги «Шестидесятники». Например, используется письмо Юрия Андропова — донос в ЦК КПСС на антисоветские произведения Евтушенко. О Евтушенко замечательные благодарственные слова говорил Дмитрий Шостакович, споривший с композитором Борисом Тищенко, что Евтушенко – это не «ячество»: он пишет о людях, его поэзия — поэзия совести.  Этот спектакль получился как некая симфония с контрапунктами – веселье, грусть и снова радость… В нем есть то, что я считаю достоинством жанра – свидетельство того, что, оказывается, хорошие стихи умеют петь, умеют танцевать, умеют грустить, умеют размышлять о жизни и смерти.
— Что сказал Евгений Евтушенко об этом спектакле?
— Евгений Александрович впервые увидел его на диске и написал огромное письмо со словами признательности актерам и мне. Это письмо долго висело в театре. Это было очень трогательно. А потом он приехал со своим замечательным сыном Женей и чудесной женой Машенькой… Я видел, что он даже всплакнул. Но многие люди, с которыми я дружу, и у которых тоже была такая реакция, говорят: «Если ты думаешь, что это были слезы печали, ты ошибаешься. Нет! Я плакал от радости»... Конечно, смерть великого поэта Евтушенко – огромная потеря для всех нас…

Со съемок фильма «Д’Артаньян и три мушкетера» Источник Мосфильм.

— Как вам кажется, поэзия может вылечить наше общество?
— Вы знаете, я  сын очень хорошего врача. И понятие здоровья для меня, наверное, ключевое, когда речь идет о культуре. Мне кажется, что бы ни происходило в политике, которую мы не понимали и никогда не поймем, если народ, вернее, мыслящая часть общества, возвращается к поэзии, зал имени Чайковского уже десятый год подряд не имеет проблем с продажей абонементов на поэтические чтения, и канал «Культура» оказывается не единственным в воспроизведении стихов, это здорово. Я для себя условно называю культуру в нашей стране  — «параллельная Россия». Хромают все сферы жизни, от экономики и политики до медицины, а культура по-прежнему остается на высоком уровне! Но у нас определенно что-то происходит: в последние годы все больше людей обращаются к поэзии. В метро люди сидят и читают стихи. Наверное, что-то стало труднее в жизни. И людям нужна защита. На войне стихи были лекарством, и сегодня они опять становятся утешением.

Династия Смеховых.

— В спектакле «Старомодное признание» вы выходите на сцену вместе со своей дочерью Аликой Смеховой. Какие ощущения вы испытываете?
— Мне всегда очень приятно, когда после моих концертов подходят зрители и говорят: «Как мы любим вашу Алику!»… Она умеет очень достойно нести свою популярность. До этого спектакля мы уже выходили вместе в  программе «12 месяцев танго». Такой семейный жанр придумала моя жена Галочка. Тогда это был наш первый совместный опыт, и Алика немного побаивалась стоять рядом со мной на сцене. А сейчас мы уже расслабились. Я читаю стихи, а Алика прекрасно поет романсы. С нами выступает выдающийся гитарист, лауреат международных конкурсов, чудесный виртуоз Роман Зорькин. Они с Аликой записали совместный диск «Роман с романсом». В спектакле «Старомодное признание» соединились музыка, романс и русская поэзия — любовная лирика:  от Пушкина до Владимира Маяковского, Саши Черного и Николая Гумилева. Конечно, не обходится без юмора. Надо же как-то оправдывать свою фамилию…
— А как складываются сегодня ваши отношения с кинематографом?
—  Кино никогда не требовало от меня существенных затрат душевных сил. И, честно говоря, очень легко и даже радостно отказываюсь от многих предложений. И порой, когда смотрю фильмы, жалко замечательных актеров, потому что режиссер может с нами сделать все: из плохого актера сделать хорошего, и, увы, наоборот.

— Извините, что спрашиваю про Атоса. Но все-таки не давила роль столь благородного персонажа?
— Вы обязательно упомяните, что вы извинились, когда задавали этот вопрос (смеется).  То, что меня ассоциируют с этим персонажем — не моя проблема. А Олега Табакова — с Матроскиным должны сравнивать, а Ахеджакова сыграла мышь в «Дюймовочке», Крючкова — жабу в этом же фильме. И что? Но если говорить серьезно, я не думал, что роль Атоса будет непроходная. Когда снимали «Мушкетеров», никто не относился к этому фильму как к долгоиграющей пластинке. Так получилось. Я не могу назвать его шедевром. Но когда смотрю этот фильм сейчас, получаю большее удовольствие, чем тридцать лет назад. Почему-то спустя годы достоинства видны ярче, чем недостатки. А тогда я видел больше недостатков.
— А вообще критически настроены по отношению к себе?
— У меня, слава Богу, нет пелены и шор на глазах. И никакого упоения своей персоной тоже нет. Мне повезло видеть гораздо более интересных людей, чем я сам. Но, конечно, я с благодарностью отношусь к «Мушкетерам». Хорошо, когда люди тебе улыбаются, даже если они олицетворяют тебя с твоим героем.
— Вы довольно часто путешествуете, летаете на самолетах. А от чего в обычной жизни у вас бывает чувство полета?
— Есть некоторые интимные вещи, о которых я не люблю говорить… Главное, что я могу назвать топливом моей жизни на протяжении последних 37 лет — это моя семья, моя жена Галя. Об этом можно говорить и прозаическим языком, и поэтическим, и высоким, и бытовым, суть остается одна. И такого семейного счастья я желаю всем хорошим людям.

Беседовала Татьяна Болотовская