— Жизнь! — сказал Остап. — Жертва! Что вы знаете о жизни и о жертвах? Вы думаете, что, если вас выселили из особняка, вы знаете, что такое жизнь? И если у вас реквизировали поддельную китайскую вазу, то вы знаете, что такое жертва? Жизнь, господа присяжные заседатели, — это сложная штука, но, господа присяжные заседатели, эта сложная штука открывается просто, как ящик. Надо только уметь его открыть. Кто не умеет, тот пропадает.
«Двенадцать стульев» И. Ильф и Е. Петров.
Памятник Кисе Воробьянинову в Харькове (Украина).
Киса Воробьянинов, он же Ипполит Матвеевич Воробьянинов, партнер Остапа Бендера, с энтузиазмом отправился на поиски фамильных драгоценностей, спрятанных в мебельном гарнитуре его тещи-образ собирательный.
Один из прообразов в романе – Николай Дмитриевич Стахеев. Николай Дмитриевич Стахеев, купец 1-й гильдии, золотопромышленник, меценат, племянник художника Ивана Шишкина и сам страстный любитель живописи. Будучи известным коммерсантом, он занимался так же торговлей зерном, драгоценными металлами и нефтяными продуктами, держал ткацкие мануфактуры и доходные дома. Для удешевления передвижения своих товаров Стахеев организовал большую транспортную сеть, в которую входили поезда и водные суда. В начале XX века годовой оборот его фирмы составлял 80 миллионов рублей. Отсутствие личного архива семьи, скудность сохранившихся источников не позволяют выяснить истинные масштабы торговой деятельности Николая Дмитриевича в Москве. Но об их значительности мы можем судить по количеству и стоимости недвижимого имущества, принадлежащего Николаю Стахееву. Один из них доходный дом по адресу Лубянский проезд, дом 3, в нем ныне размещается музей В. В. Маяковского. В 1927 г. в поэме «Хорошо!» Маяковский так написал о своем жилище: «Живу в домах Стахеева я, теперь Веэсэнха…».
Дом Стахеева
Но настоящим свидетельством возможностей буржуазной элиты конца XIX в., следует считать особняк Николая Дмитриевича Стахеева на Новой Басманной улице. Ходили слухи, о том, что роскошный особняк Николай построил в память о возлюбленной, оставленной им где-то в Европе, в которой он души не чаял. Свой новый дом он украсил её скульптурными аллегориями. Строительство усадьбы началось в 1898 г. и, учитывая, что устроитель её стеснён в средствах не был, завершено было очень скоро.
Свое состояние Стахеев постепенно, втайне ото всех, превращал в вечные ценности, которые легко можно унести — бриллианты, драгоценности, золото и платину. Прятал свои сокровища в одних ему известных тайниках, когда-то предусмотрительно устроенных доверенным архитектором. Невидимый бриллиантовый дым клубился в особняке на Новой Басманной.
И в 1914 году Николай Дмитриевич перебрался в Париж, где продолжил разгульный образ жизни. После Октябрьской революции все его богатства: прииски, доходные дома и прочее – были навсегда для него потеряны. Деньги начали заканчиваться. В Европе же Стахеев встретил Октябрьскую революцию, известие это, конечно же, не порадовало купца, так как все его капиталы были национализированы. В голове Стахеева созрел опасный, но единственный верный план.
Николай Дмитриевич Стахеев
И 66-летний купец решился на отчаянный шаг – в 1918 году он тайно возвращается в столицу, чтобы забрать из своего особняка припрятанные драгоценности. Но его особняк к этому времени прибрал к рукам Наркомат путей сообщения. И когда Стахеев пробрался в дом, его задержали. Купца доставили прямиком на Лубянку в кабинет Дзержинского. И Стахеев предложил Феликсу Эдмундовичу компромисс: он отдает клад и раскрывает другие тайники, а его за это отпускают обратно в Париж.
На Лубянке он объявил: «Буду разговаривать только с вашим главным начальником» — и замолчал. «А как же представить вас, барин?» — дурашливо спросил старший. «Николай Дмитриевич Стахеев, потомственный почетный гражданин Москвы, коммерции советник, член Московского торгового банка, бывший конечно. Вы передайте, всем лучше будет», — миролюбиво закончил он.
«А ведь я знаю вас, Николай Дмитриевич, — встретил его Феликс Дзержинский. — Крым, Алушта, набережная Стахеева и полгорода в придачу — истинный отец-благодеятель».
«Хочу предложить вам сделку», — начал Стахеев. «Так сразу и сделку. Вот что значит деловой человек. Слушаю, слушаю». — «Я отдам вам все, что у меня есть. Это, — он показал на саквояж, — лишь небольшая часть, А вы взамен отпускаете меня с богом. И еще. Дом все равно заберут. Возьмите его себе, ну, наркомату, сыску. Хочу, чтобы в кабинете за моим малахитовым столом сидели именно вы».
На автомобиле они приехали на Новую Басманную, и Стахеев открыл Дзержинскому свои тайники. После чего с охранными документами был отпущен за границу. Железный Феликс, говорили, положил ему пожизненную пенсию, на которую Николай Дмитриевич и проживал в Монако до 1933 года. А на стахеевские сокровища на Каланчевской площади построили Клуб имени Октябрьской революции Казанской железной дороги, вскоре переименованный в Центральный дом культуры железнодорожников.
В этом новом, только что построенном доме и тронулся умом бывший предводитель дворянства и гигант мысли Киса Воробьянинов.
Стахеев умер в Париже в 1933 году в возрасте 81 года.
Вот об этой истории узнали журналисты железнодорожной газеты «Гудок» Е. Петров и И. Ильф.
Клуб имени Октябрьской революции Московско-казанской железной дороги. 1932 год.
«– Где драгоценности? – закричал предводитель.
– Да вот они!.. Клуб на них построили, солдатик!
Ипполит Матвеевич оледенел и, не двигаясь с места, водил глазами по карнизам.
Бриллианты превратились в сплошные фасадные стекла и железобетонные перекрытия, прохладные гимнастические залы были сделаны из жемчуга. Алмазная диадема превратилась в театральный зал с вертящейся сценой, рубиновые подвески разрослись в целые люстры, золотые змеиные браслетки с изумрудами обернулись прекрасной библиотекой, а фермуар перевоплотился в детские ясли, планерную мастерскую, шахматный клуб и биллиардную.
«Двенадцать стульев» И. Ильф и Е. Петров.
История купца Стахеева, о которой узнали И. Ильф и Е. Петров, и вдохновила их на создание литературного образа Кисы Воробьянинова. Но вот только исторический прототип Кисы гораздо ярче и разностороннее своего литературного героя...
По воспоминаниям Евгения Петрова, в образе Воробьянинова запечатлены черты его полтавского дяди Евгения Петровича Ганько — общественного деятеля, гурмана, эпикурейца, жуира, носившего золотое пенсне и «сенаторские бакенбарды». К этому портрету соавторы добавили некоторые штрихи, в которых отражались представления о «мужской респектабельности» первых десятилетий XX века, — в частности, упомянули, что внешне Ипполит Матвеевич похож на политического деятеля Павла Милюкова
