Иван Сергеевич Аксаков
Он уже не надеялся встретить девушку, с которой он мог бы соединить свою жизнь - слишком высока была планка его требований к будущей избраннице. Внешняя красота в списке этих требований была точно не на первом месте. Он долго, до сорока лет, искал женщину, которая могла бы стать верным другом, разделяющим не только его горести и радости, но и его философские и политические воззрения.
Анна Федоровна Тютчева
Она родилась в Германии и до шестнадцати лет не слышала русской речи. Все ее письма - на французском языке. Она - фрейлина при дворе великой княгини Марии Александровны, а потом и гувернантка царских детей. Ей тридцать шесть лет, и она уже не думает о замужестве, погрузившись в заботы о чужой семье и чужих детях. Иван Аксаков (1823-1886) и Анна Тютчева (1829 - 1889). Он - поэт. Она - дочь поэта. Имена их отцов - Сергея Тимофеевича Аксакова и Федора Ивановича Тютчева - знакомы всей читающей России. Он - подвижник славянского единства и великий знаток русской древности.
Вершина их эпистолярного романа - письма, написанные летом 1865 года, когда Иван Аксаков отправился в большое странствие по югу России. Прошло 150 лет, и письма Ивана Сергеевича невесте должны были бы давно стать литературным памятником, но это и сегодня - живая река чувств и мыслей, которая меняет наше представление о любовной переписке. Оказывается, письма избраннице могут обходиться без пылких признаний, но быть наполнены любовью от первой до последней строчки. И там, где Аксаков делится с Анной мыслями о смысле жизни, или увлеченно излагает свой взгляд на историю страны, или описывает своих попутчиков - все это музыка любви.
Из писем Ивана Аксакова Анне Тютчевой:
Ночь с 15 на 16 июня 1865 года. За Симбирском. Пароход "Царица".
11-й час, в каюте зажжена лампа и свечи, и я очень рад водворяющейся тишине и возможности уединения... Ничто так иногда не умудряет, как молчание. Как хорошо иногда бывает, когда молчишь, когда не раскидываешь свою думу направо и лево, когда она вся уходит в душу и проникает собой всего человека. Мириться с пошлостью и подлостью нельзя, но мир души, почерпаемый из Бога, сам умудрит человека, как воевать ему с мерзостью и пошлостью, прощая людей и не оскорбляя их...
С 16 на 17 июня 1865 года. За Сызранью, у Хвалынска.
Как хороша она была нынче, Волга, особенно вечером, так и втекала в душу... Я всматривался в темнеющую даль, пароход почти незаметно, так медленно двигался, красота ночи священнодействовала и, как роса, падала на каждую душу: не оставалось, верно, ни одной души человеческой, которая бы не смирилась перед нею, не укротила своего бунта, не угомонила своей суеты: кругом меня на палубе шумные разговоры дня сменились тихим говором...
Ночь с четверга на пятницу 17-18 июня 1865 года. Пароход "Царица". Станица у села Золотого, за Саратовом.
Какая ночь, какая ночь, Анна Феодоровна, если б Вы знали, какая ночь!.. Не ушёл бы с палубы! И долго-долго стоял я на ней. И так мне недоставало Вас, не для того, чтоб рассуждать с Вами о прелестях ночи, а чтоб помолчать вместе. Потому что только молчанием может почтить человек святыню такой ночи...
Брак - таинство, это я всею душою признаю. Совершенно ложны понятия о мужской нравственности, существующие в свете и признаваемые за нами даже женщинами. Даже NN говорит, что невеста обязана отчетом жениху, а последний не обязан. Это несправедливо. Я не хочу быть изъят от строгого суда, я хотел бы, чтоб NN любила чистоту и целомудрие в мужчине прежде всего. Я говорю это, пожалуй, не в выгоду себе, но... Делая дурное, я никогда не кривил душою и не называл дурное хорошим, не поэтизировал ни падения, ни разврата, а выбивался из него всеми силами души.
Четверг, 11 час. ночи. Ялта, 24 июня.
Надо Вам сказать, что все раза, как я испытывал чувство..., я попадал на такого рода женские существа, которые противоречили мне, моим убеждениям, моему идеалу и которые я дерзко хотел вести к добру, но которые меня вели ко злу... Я наконец нашел себя - знаете ли Вы в ком?.. в Вас. Вот где душа моя обретается не в диссонансе, а в гармонии..., вот любя кого - я могу остаться в истине, в правде, в согласии с самим собой, могу укрепиться в вере... Обыкновенно смотрят на религию, как на "утешение в скорбях", как на "отраду", на Бога - как на приют, как на богадельню для увечных и всяких духовных инвалидов... Бог - есть не только утешение, но сила на подвиг, труд, деятельность, на жизнь. Так и любовь, как я ее понимаю.
Воскресенье, 27 июня 1865 года, Ялта.
Для полноты счастия, для полноты союза необходима гармония в высшем нравственном идеале, в стремлениях к Богу. Муж должен быть совестью для жены, жена - совестью для мужа, оба друг другу ангелами-хранителями. Не потому, чтоб такой-то господин или такая-то госпожа были каждый нравственным совершенством, а потому, что в каждом живёт дух Божий...
1 июля 1865, четверг, 10 часов вечера, Алушта.
Сижу теперь на станции, в станционном доме, сестра легла отдохнуть, а я вытащил свои письменные снаряды. Я это люблю. Я столько ездил по России и привык к этим остановкам на станциях: временное часовое жилище - принесут самовар, и станет этот угол вдруг своим, так наполнишь, населишь его собой, своими думами и мечтами, - перо, чернила, бумага под боком - и весь твой мир тут, с тобой.
Понедельник, 12 июля 1865 года, Екатеринослав.
Жара страшная. Мы едем все ночи напролёт... Едучи я думал: ведь Вы этого ничего не испытали, Вы не знаете, что такое ехать с колокольчиком ночью в степи. Всё это мне хотелось бы дать Вам испытать. Мы как-нибудь предпримем вместе путешествие по России: надо, чтоб Вы увидали Россию как она есть и остались верны своей любви к ней и веры в неё, несмотря на безобразную подчас действительность...
Венчание Ивана Сергеевича Аксакова и Анны Федоровны Тютчевой состоялось в Москве 12 января 1866 года в храме великомученика Георгия на Всполье. В мире, добре и согласии они прожили двадцать лет, до самой смерти Ивана Сергеевича.
Знакомство Анны Тютчевой и Ивана Аксакова началось примерно за десятилетие до их свадьбы. Еще в начале мая 1855 года старшая дочь поэта, в один из первых своих приездов в Москву в качестве фрейлины императрицы, записала в дневнике свое мнение о древней столице: «...Свобода мысли и нравственная непринужденность, господствующие в Москве, создают в ней ту атмосферу, гораздо более благоприятную для расцвета мысли и ума. Здесь встречаешь целую плеяду людей, выдающихся своими литературными трудами: Хомяков, Киреевские, Юрий Самарин, Аксаковы, Погодин, а в другом роде Чаадаев и Вигель, которого я видела у тети, ученые, как старик Снегирев, который имел любезность сопровождать меня в качестве чичероне при посещении соборов, Оружейной палаты, "патриаршей ризницы" и дворца и объяснять мне все интересные вещи, которые я там видела...»
Всех вышеперечисленных выдающихся людей Москвы середины XIX века Анна Тютчева встречала в доме тетки Дарьи Ивановны и ее мужа Николая Васильевича Сушковых, в их известном в середине века в Москве литературном салоне, который все так и называли — салон Сушковых. Салон этот глава семьи, средней руки литератор, мечтал организовать в своем доме сразу после переезда в Москву из Минска, где Николай Васильевич служил гражданским губернатором и с этой должности удалился на покой. О его салоне много разного говорилось и писалось, но «гвоздем» всех публикаций стала истинно московская поэма Евдокии Ростопчиной (племянницы Суш-кова) «Дом сумасшедших», которая в саркастических тонах обрисовала этот салон. Среди гостей тут бывали и славянофилы, и западники, но и тем и другим досталось от злого пера поэтессы. Как и некоторые другие литераторы, она, например, не могла простить Аксаковым их русских одежд и бород, чем всегда особенно выделялся К. С. Аксаков. «В грязной мурмолке, в кафтанах щеголяют напоказ...» в ее поэме братья Аксаковы.
Ставшая уже терять надежду на замужество Анна Тютчева, двадцатишестилетняя «старая» девушка, не могла не обратить внимания на выделявшегося среди гостей младшего из Аксаковых, импозантного молодого мужчину, умницу, со смелыми высказываниями, которые и она себе нередко позволяла. Но прошло еще три года, прежде чем при более близком знакомстве Иван Сергеевич посоветовал Анне Федоровне, постоянно находящейся в близких к императору кругах, вести дневник, ибо «через двадцать лет эта эпоха, все значение которой мы в настоящее время не можем оценить, будет представлять огромный интерес...».
С тех пор и возникла дружба, а потом и любовь между столь неординарными людьми, значение которых в истории России еще скажется в будущем. Тогда, в конце 1850-х— начале 1860-х годов, Аксаков еще колебался в выборе невесты. Полный славянофильских идей, он собирался связать свою судьбу с дочерью Хомякова М. А. Хомяковой. Но взаимности он не добился. Тогда-то, не без влияния Ф. И. Тютчева, которого Аксаков любил и уважал за талант и человеческие качества, его поддержку в своих газетных делах, Иван Сергеевич вновь обратил пристальное внимание на его дочь и между «молодыми» возникла переписка.
12 января 1866 года в Москве, у Колычевых-Боде, в домовой их церкви Филиппа Митрополита на Поварской, состоялось венчание Ивана Сергеевича Аксакова и Анны Федоровны Тютчевой. Свадьба их вызвала немало толков в Первопрестольной. Даже такой просвещенный человек, как Лев Николаевич Толстой, с известной долей сарказма писал своей тетке А. А. Толстой: «...Новость эта меня ужасно поразила. Для меня это был выстрел из двухствольного ружья. Во-первых, брак (не брак, а это надо назвать как-нибудь иначе, надо приискать или придумать слово), пока — брак А. Тютчевой с Аксаковым поразил меня, как одно из самых странных психологических явлений. Я думаю, что ежели от них родится плод мужеского рода, то это будет тропарь или кондак, а ежели женского рода, то российская мысль, а, может быть, родится существо среднего рода — воззвание или т. п.
Как их будут венчать? и где? В скиту? в Грановитой палате или в Софийском соборе в Царьграде? Прежде венчания они должны будут трижды надеть мурмолку и, протянув руки на сочинения Хомякова, при всех депутатах от славянских земель, произнести клятву на славянском языке. Нет, без шуток, что-то неприятное, противуесте-ственное и жалкое представляется для меня в этом сочетании. Я люблю Аксакова. Его порок и несчастье — гордость, гордость (как и всегда), основанная на отрешении от жизни, на умственных спекуляциях. Но он еще был живой человек. Я помню, прошлого года он пришел ко мне и неожиданно застал нас за чайным столом с моими свояченицами. Он покраснел. Я очень был рад этому. Человек, который краснеет, может любить, а человек, который может любить, — все может. После этого я разговорился с ним с глазу на глаз. Он жаловался на сознание тщеты и пустоты своего газетного труда. Я ему сказал: "Женитесь. Не в обиду вам будь сказано, я опытом убедился, что человек неженатый до конца дней мальчишка. Новый свет открывается женатому". Вот он и женился. Теперь я готов бежать за ним и кричать: я не то, совсем не то говорил. Для счастья и для нравственности жизни нужна плоть и кровь. Ум хорошо, а два лучше, говорит пословица; а я говорю: одна душа в кринолине нехорошо, "а две души, одна в кринолине, а другая в панталонах, еще хуже". Посмотрите, что какая-нибудь страшная нравственная monstruosite [уродство (фр.)] выйдет из этого брака. <.....> С тех пор, как я узнал эту новость, я каждый день по нескольку раз думаю об этом — не браке, а слиянии двух — не душ, а направлений, и я не могу успокоиться...»
Лев Николаевич здесь намекал, что невеста еще совсем недавно плохо владела русским языком, а жених, наоборот, целиком был предан именно русскому, славянскому делу и даже письма свои, не в пример тестю и жене, писал, как правило, на русском языке. Жизнь в дальнейшем подтвердила неправоту писателя — брак Аксаковых был очень удачным.
Сразу же после свадьбы Иван Сергеевич увез жену в Абрамцево. Эти месяцы конца зимы и весны 1866 года были для четы Аксаковых месяцами сплошного счастья. Между Аксаковыми и Тютчевым, живущим в Петербурге, идет переписка, подтверждающая счастье этого союза. «...Я читаю твои письма с полным сердечным удовлетворением, — пишет Федор Иванович 25 февраля 1866 года дочери. — Я словно присутствую при осуществлении чудного сна и не могу достаточно возблагодарить Бога за Его на то соизволение. В твоем счастье есть нечто, удовлетворяющее меня вполне и отвечающее всем моим убеждениям, ибо ты хорошо знаешь, что твой муж всегда принадлежал к числу моих лучших убеждений. Я так ему признателен за то, что он есть, а главное, за то, что он обладает характером, столь отличным со всех точек зрения, от моего...»
