Жизнь вологодского крестьянина Самсона Суханова наполнена событиями, деяниями. Однако далеко не все знают и помнят сегодня его имя...Много каменных чудес воздвиг он над Невой. Историки и искусствоведы восторгались архитекторами, людьми знатными... А кем был Самсон Суханов? Простым каменотесом.

Тропинин Василий Андреевич. Портрет каменотеса Самсона Ксенофонтовича Суханова
 
Жизнь человека, достигнувшего на перекор злой судьбы (т. е. завистников и неприятелей) цели своего определения, весьма богата странными происшествиями и походит более на роман. Кажется, Провидение в виде Ментора ведет Телемака своего сквозь тысячи несчастий и препятствий, то испытуя его великодушие, то укрепляя его в терпения, и в минуту отчаяния, на краю отверстой пропасти – ставит его на стезю свыше начертанного ему поприща.
Знакомясь с соотечественниками моими, известными своими дарованиями и услугами - я стараюсь узнавать их приключения, уверен будучи наперед, что жизнь их преисполнена несчастиями и неудачами. Увы! должен признаться, что я редко в том ошибался. Пусть многообнаженная мною и смягченная истина жизни Власова, некоторым эгоистом принята была за сказку; пусть, в утешение свое, сделает он тот же приговор и сим справедливым строкам:  - я утешаюсь мыслю, что знакомя соотечественников моих с достойными их соотчичами, доставляю удовольствие добрым и благонамеренным, и заслужу их улыбку одобрения – вот моя награда, вот слава моя и честь!
Всем любителям художеств известен в Петербурге Самсон Семенович Суханов за весьма искусного каменьщика-ваятеля. Единственные гранитовые колоны Казанского собора, колоссальное подножие монумента Минина и Пожарского передадут в потомство имя его; частная жизнь Суханова не менее любопытна и заключает в себе некоторые национальные черты русского характера.
Суханов  родом из Вологодской губернии, и происходит от весьма бедного крестьянина Евской волости. Отец его Ксенофонт не в состоянии будучи по хворости исправлять тяжкую работу, нанимался большею частью летом пасти скотину, а зимою в бутошники в город Красноярск. Мать же его кормилась зимою подаянием, а летом жила в работницах, где и произвела его на свет на сенокосе в 1766 году. Можно угадать, что кормление его стоило не мало слез и хлопот бедной его матери, неимевшей ни приюта и немощи, ни крова в ненастье. Но тем более чадо её страданий было ей драгоценнее, тем более пеклась она о нем. Мужественная красота ребенка, вскормленного в чужом угле и милостынею – было ей первою наградою и утешением за горести им нанесенные, и первым возбуждением зависти людской. Как радовалось сердце её, когда хвалили прелести её ребенка, как раздиралось ретивое, когда богачи деревни, смотря на маленького Самсона её, говорили с ядовитою улыбкою: «вот будет славной солдат! И кто бы мог подумать что сын пастуха-бобыля – получил воспитание лучше всех сверстников его деревни? Ксенофонт, не имея ничего оставить сыну своему в наследство, старался передать ему по крайней мере некоторые знания, кои Бог даровал ему в удел. Лишь только минуло ему 6 лет, как стал он брать его с собою в лес, и там под открытым небом, обучал его грамоте и первым понятиям христианской веры. Острый мальчик в два года перенял все, что ни знал отец его. Старик, открыв в нем способность к вычетам, задавал ему различные простонародные задачи, как например:
Ходил мужик на юг,
Купил веников на рубль:
Каждое сто
По полушке пришло?
Или
Шло двенадцать стариков,
У каждого из них 12 костылей.
На каждом костыле 12 кошелей,
В каждом кошеле по 12 пирогов,
В каждом пироге по 12 грибов?

Пылкой ребенок в минуту отгадывал задачи, так что скоро ни отец его, ни родственник иконописец, не могли более придумать, чем смешать его. Надобно заметить, что смотря на малеванье родственника своего, Самсон страстно полюбил ремесло его и беспрестанно углем и мелом чертил по стенам и дверям разные фигуры. Уже ему минуло 8 лет, уже начало развертываться его душевные способности, как захворали вдруг отец его и мать. Ради Христа одна жалостливая старушка дала им уголок в ветхой избе своей, но по бедности не могла кормить их; сыновняя нежность на сей раз победила возрождающуюся гордость маленького Самсона. Он взял котомку и клюку и отправился по миру… Войдя в избу за милостынею, от стыда не мог разинуть рта – и стоял в углу не шевелясь. Добрые люди догадывались – и подавали ему без просьбы, жестокие – немилосердно выгоняли побродягу. Наконец маленькой Самсон, видя худую помощь от щедрости, придумал не просить, а выслуживать подаяние, как будто отгадывая важную тайну сердца человеческого – что лучше возбуждать в людях зависть, чем сожаление. Он сочинял веселую песенку, изображавшую историю его бедности, и входя в избу тоненьким голоском напевал ее. Сим способом он приносил каждый вечер богатый сбор хворым своим родителям. Наконец они обмоглись и он, будучи 9 лет, нанялся в работники к одному зажиточному крестьянину по 25 копеек в год! Через два года хозяин положил ему 1 рубль в год, и таким образом прибавлял ему ежегодно, так что Самсон, быв 14 лет, получал уже 3 рубля жалованья.
Молодец не по летам рос, мужал и хорошел, не по годам, не по состоянию ум его развертывался. Богачи начали поговаривать в деревне: «Вот де подставка для детей наших!» Родители его помышляли, как бы избавить от неминучей напасти единственное детище свое, единственную подпору и утешение в старости; мальчик недоволен был тихою жизнью своею – ему хотелось чего то лучшего, хотелось повидать свет! И в 1780 году, получив родительское благословение и поставив свечку Николе, отправился он в пристань Дедюхино, для найму на суда. Здесь подрядился он по 14 рублей в лето, и получив половину оной сумы в задаток, послал из них 5 руб. отцу и матери, а 2 р. оставил у себя. Три лета ходил Самсон беспрестанно на барках: в первой год по Каме и Волге до Нижнего, во второй по Двине до города Архангельского, а  на 3-й оттуда обратно на каюках в Великий-Устюг с разными заморскими товарами. Самсон умел поплясать и в дудочку поиграть, за то его ласкали молодые парни и любили красные девушки; Самсон мастер был сказки сказывать – за то старики и старушки приголубливали его; особливо на барках он был душою товарищей. Зимою, приходя домой, он занимался разными работами, как то: на водяных мельницах делал колеса, шил сапоги, точил веретена и прочее. На 17 году от роду (1783) отправился он на хлебных и рогожных барках с Никольской пристани до Великого-Устюга, а туда в Архангельск. Там нанялся он идти на Шпинцебрген за звериным промыслом. Счастливо пробежали, они Белое море и часть Ледовитого океана, но у Норд-Капа застигла их жестокая буря. Сильным порывом ветра несло судно их, непослушное уже мочной руке кормчего, прямо к гранитной скале; через пять минут должны были неминуемо все погибнуть в яростных волнах моря; уже все простились друг с другом, но неожиданно были спасены переменившимся ветром, задувшим с берега. Аргонавты наши зашли в ближайшую губу, где и простояли по сушок. Запасшись тут трескою и палтусиною, отправились они опять в Ледовитый океан, видели на пути большой остров, медведем называемый, и не доходя уже 50 верст до Шпицбергена окружены были внезапно ледяными  горами. Девять суток, день и ночь, боролись они с сим страшным неприятелем, спуская бревна с судна, и употребляя все возможные усилия. Наконец начальник их, видя, что все выбились из сил, приказал, взяв находящийся с  ними припас, также ружья, винтовки, рогатины и другие инструменты, принадлежащие к звериному промыслу , выйти на льдины и тащить по ним шлюпку до берега: предприятие чрезвычайно трудное! С величайшею опасностью перебирались они с льдины на льдину, перескакивая на баграх, и нередко разлучаясь один с другим; но к счастью скоро подул благополучный ветер и ледяные горы поплыли в бесконечность морскую, а они пришли в губу, называемую Магдалина, в исходе августа 1784 года. Здесь, разгрузивши и расснастив судно, срубили они себе избушку и расположились  зимовать принялись за промысли свои: стреляли зайцев, моржей и серку, а в море убили огромного кита в 25 сажень длины. 1-го октября закатилось солнце, настала глубокая темнота и разъезды их по морю прекратились: начали промышлять по каменным и ледяным горам, поднимали кулечки и ловили кляпцами песцов. Однажды Самсон, идя по горе с одним из товарищей своих – встретил страшного белого медведя. Зверь шел прямо на него на задних ногах с раскрытою пастью и ужасным ревом; - не было возможности спастись бегством, должно было победить или погибнуть. Мочной Самсон, оставленный своим товарищем, перекрестясь, ставит лыжи свои на снег *), берет рогатину в руки, с стремлением нападает на неприятеля своего и к счастью дает ему глубокую рану в бок: медведь, увидь текущую кровь  придается бегству **) и в виду победителя падает от изнеможения. Самсон, с помощью трусливого товарища своего, несколькими ударами довершает победу, снимает с него кожу и с торжеством возвращается в жилище свое. Победа сия тем важнее была для Самсона, что еще в первой раз случилось ему сражаться с медведем, а приятнее для товарищей, что еще первого медведя удалось упромышлять им того года.  В  январе 1785 случилось ему, опять одному, напасть на зверя сего, и тогда уже он не с трусостью, но с бодростью духа, шел прямо на него и победил.
Весь ноябрь и декабрь продолжалась беспрерывная ночь; иногда только нарушалась она светом северного сияния, чудесного, очаровательного. Огни атмосферические забавляли странников  в часы, свободные от упражнений. Казалось природа, блестящими метеорами, хотела утешить их в одиночестве, хотела рассеять  их грусть по отчизне. Во время сие ходили только по двое и по трое на промысел за песцами.
30 февраля, в первый раз, показалось солнце и быстро катилось вверх, так, что 1-го марта, казалось, остановилось оно навсегда на горизонте; но грубые скалы не покрывались зеленью, птички не прилетали возвестить благотворную весну; кроме перемены белого цвета на мрачный, все осталось в одиноковой дикости, пустоте и тишине; только морской лев, или сивуч, ужасным ревом, приветствуя подругу свою, прерывал иногда безмолвие пустынь и напоминал пробуждение природы! Охота за медведями кончилась, все принялись за промысел моржей. В мае месяце управляющий отрядом 8 человек, в том числе и Суханова, за 150 верст на Цуховые острова за гагачьим пухом. Набрав оного до 20 пуд и несколько мешков яиц, отправились обратно к другим товарищам своим и на дороге застрелили 15 моржей и 4-х морских зайцев. Но на половине пути чуть было не погибли от ледяных гор, которые внезапно окружили утлой челнок их. Надобно было иметь мужество, терпение и силу русских богатырей, чтобы  преодолеть грозившие опасности. Когда лодка их была совершенно растерта, то они спаслись на льдине, и таким образом, перебираясь с одной на другую, дотащились до каменного утесу. Нередко льдины под ногами их разрушались, или опускались в бездну морскую, и они должны были вплавь достигать другой ближайшей. Пришедши к утесу, странники были более приведены в отчаяние, чем обрадованы. Гранитовая стена была так высока и пряма, что казалось невозможным взобраться на нее, притом льдина колебалась под ногами и страшила ежеминутно разрушением. Но что человек не превозможет в опасности? К счастью удалось одному удальцу вскарабкаться на неприступной утес сей; потом, с помощью связанных кушаков взобрались и все, один по одному, на крутизну. Но здесь новая беда застигла их: дул пронзительный северный ветер, оковывающий намокшую одежду их в льды; не было прутика, чтобы развести огонь, не было захолустья, чтобы укрыться от стужи; за усталостью не могли продолжать далее пути – пуститься ночью по острым скалам и скользким льдам. Конечно  Всевышний ниспослал им ангела хранителя и дал им новые силы к достижению благополучно их жительства при чрезвычайных трудностях, представлявшихся им на каждом шагу. Лишь только дотащились они до дому, как обрадованные товарищи их – истопили им баню, и витязи наши воскресли. Через пять дней, как ни в чем не бывали, как с гуся вода, принялись вновь за промысел. В  разъездах своих видели разные корабли: английские, датские, португальские, французские и прочие.  И слышали от одного корабельщика, что оных было там до 300.
Наконец в августе месяце начали собираться в обратный путь в Россию. В год сей упромышляли они 300 моржей, 1000 песцов голубых и белых, 80 морских зайцев, 150 разной серки, 100 белуг, 150 медведей и большое количество бочек с жиром. Суханов сложил на отъезде песенку, которая очень понравилась его товарищам: они тотчас же выучили её наизусть, подладили голос и во весь путь припевали. В последствии она сделалась простонародною и теперь от Архангельска до Шпицбергена поется всеми промышленниками :
Грумант угрюмой, прости!
В родину нас отпусти.
На тебе жить так страшно!
Бойся смерти всечасно!
Рвы на буграх, косогорах,
Лютые звери там в норах;
Снеги не сходят долой –
Грумант вечно седой.
***
С Грумантом простились –
Все домой заторопились;
На кораблик взобрались;
За работу принялись:
Якорь, парусы подняли,
Мольбы к Богу возсылали –
Чтоб попутный ветер в пути
Дал к Архангельску придти!
Не отошли путешественники наши и 150 верст от Шпицбергена, как захватила их страшная буря, которая носила их более месяца по морю, подвергая ежеминутно судно их очевидной опасности, и не ближе конца сентября 1785 прибыли они в Архангельск, где были приняты с величайшею радостью от хозяев и приятелей. Первым их делом было идти в храм Божий и отслужить благодарственный молебен Спасителю; после чего уже приступили к дележу промысла. На часть Суханова досталось 136 рублей; послав большую часть из них родителям своим, он пошел в работники на казенный якорный железный завод, находящийся в местечке Ширшорме , в 27 верстах от Архангельска, по реке Двине. Прожив там зиму, на лето нанялся идти опять в море за 30 рублей. На сей раз отправились они на Мурманской берег, где, упромышляв довольное количество трески и палтусины, возвратились благополучно в Архангельск. После принялся он к зажиточному крестьянину по 35 рублей в год, у которого и прожил 6 лет в различных работах: столярной, плотничной, в уборке хлеба и вообще в исправлении всех домашних должностей. В 1792 году, на 26 от роду, пустился Суханов еще раз в Белое море к зимним горам и между местечками Пялицей и Мудегой поселился в избушке с одним товарищем. Отсюда ежедневно выходили они на промысел зверей. А в марте месяце 1793 года пустились в море и нашли на льду великое множество зверей, вышедших для роду детей. Тут витязи наши, вооружаясь дубинами, в несколько часов, набили их более чем на 200 рублей, но так устали от подвигов своих, что едва имели силы взойти на гору и принуждены были отдыхать двое суток.
С сим небольшим, но весьма значительным для Суханова сокровищем, он отправился на родину свою для свидания с родными. Можно представить себе, как были ради отец и мать приезду дорогого сына их . Сию непритворную радость разделял и тот добрый крестьянин, у которого Самсон начал поприще своей службы, и который показал притом столько участья, что укрывал его у себя до тех пор, пока не удалось подчиванием и подарками уговорить мир – выдать Самсону паспорт. Во все время сие отец и мать приходили только ночью видаться с милым детищем. Хотя мир и дал ему паспорт, но он еще не был совершенно безопасен в кругу их, а потому, взяв маленькую лодочку, положил в нее котомку, один одинехонек, пустился в ней с Божьею помощью в Архангельск по реке Двине, и 536 верст прошел в трое суток. Здесь вновь прожил он 5 лет у того же крестьянина в разных работах. Ему был 31 год отроду, когда воцарился император Павел I. Милостивый, человеколюбивый указ, объявленный вскоре по воле его величества, дабы одиноких детей в солдаты не отдавать, решил судьбу Суханова и он, без всякого страха, возвратился на свою родину. Родители его, бывшие уже в престарелости, возымели желание женить Самсона. Но кто отдаст за бедняка, неимеющего ни угла, с укрытию, ни сажени земли к пропитанию? Кто  отдаст справедливость дарованиям? Кто кинется на одну дослужливость, красоту и силу? Наконец Самсон женился на вдове, имевшей дом свой и трое малых детей. Не видя, чтоб трудами и даже усилиями в деревне мог улучшить состояние свое и даже безбедно содержать отца, мать и многочисленное семейство свое, отправился Суханов в Петербург.
В летний день 1797 года пристроился он к купеческому обозу и пошел с ним в Санкт-Петербург.Много он уже за эти годы перепробовал всяких работ и, конечно, не думал, что там, в столице, найдет свое главное дело. Не сразу, но отыскал он своего шурина. Работал тот на каменных ломках. Рядом с Летним садом возводился суровый Михайловский замок. Камня требовалось на его строительство много, и камнесечцев, (так называли каменотесов), тоже - немало.
Поначалу трудился вместе с шурином, перенимал каменотесные навыки, привыкал к молотку, да к зубилу. Привык - работа пошла легко. Словно открыл он секрет: в какое место надо зубилом прицелиться, с какой силой ударить. Подрядчик его тоже приметил, стал давать самые сложные задания. А когда на Михайловском замке работы закончились, решил Самсон сколотить свою артель. Не работать на подрядчика, а самому брать подряды. В артель к нему охотно шли работники. Видели, что человек он бывалый и справедливый, мастер знатный, дотошный - в свободное время выучился грамоте, теперь книги с цифрами принялся листать, учится читать архитектурные чертежи.

Казанский собор со стороны Невского

Строек же в начале девятнадцатого века в Петербурге было достаточно. В 1800 году закончили строить Михайловский замок, в следующем заложили Казанский собор.
Когда-то на месте нынешнего собора стояли деревянные флигеля госпиталя, казармы его служителей. Во времена Анны Иоанновны архитектор М. Земцов построил здесь, церковь Рождества Богородицы. За полвека церковь обветшала. В октябре 1800 года был объявлен конкурс на проект нового собора. Приняли в нем участие Чарльз Камерон, Пьетро Гонзаго, Тома де Томон. Победителем же вышел малоизвестный в то время зодчий Андрей Никифорович Воронихин. Родился он на Урале - крепостным графа А. С. Строганова и лишь немногим более десяти лет назад, когда будущему строителю Казанского собора исполнилось уже двадцать шесть лет, подписал граф ему "отпускную".

Казанский собор,1880-е гг.

Строили и украшали собор только русские мастера. Скульптуры и барельефы лепили ваятели С. Пименов, Ф. Гордеев, И. Мартос, В. Демут-Малиновский; стены внутри расписывали В. Боровиковский, О. Кипренский, В. Шебуев, А. Егоров, А. Иванов. Художественное литье молодой архитектор доверил Василию Екимову, каменное дело - Самсону Суханову.
По каменной части Воронихин выдержал немало нападок. Он решил ставить колонны из пудостьского камня. Его чуть ли не пилой пилить можно, ножом резать. Мягкий он. Но в том-то и дело, что мягок этот камень, лишь пока лежит в земле, возле деревни Пудость, под Гатчиной. А вынь его из земли - другое получается: чем больше на воздухе находится, тем тверже становится. Обрабатывать камень легко, а по прочности он, как мрамор.
Самсон Суханов знал этот секрет пудостьского камня и потому архитектора всячески поддерживал. С наружной колоннадой Сухановская артель справилась быстро. Словно каменная роща вдоль проспекта выросла. Оставались колонны для внутренних сводов собора - 56 колонн, из гранита...
Гранит в ту пору добывали под Выборгом, в Пютерлакских каменоломнях. Вручную ломали горы. Рвали пороховыми снарядами, потом отвалившиеся блоки обрабатывали молотками и зубилами. Но так можно было отломать кусок для квадратной плиты, для блока, наконец, а тут - колонна!...
Делалось это так. По нарисованной Сухановым черте на определенном расстоянии друг от друга работники его артели сверлили отверстия, вставляли в них железные желоба, а в желоба - по два кованых клина. По команде Самсона молотобойцы враз ударяли по клиньям тяжелыми кувалдами. Снова команда - еще удар, по другим клиньям, соседним. И так до тех пор, пока в скале не появлялась трещина. В нее закладывали железные рычаги с кольцами и канатами. Брались за каждый канат по 40 человек, тянули. Снова стучали кувалды, вставлялись новые рычаги, включались в работу вороты - и отваливался от скалы кусок в тысячи пудов весом. Отваливался словно ножом отрезанный и скользил по деревянному помосту. А дальше уже - на баржу и в Петербург по заливу, для дальнейшей обработки.
Встали внутри Казанского собора гранитные колонны. Могучие, отполированные до зеркального блеска. Будущий декабрист Николай Бестужев писал тогда в одном из журналов: "Суханов выдумал способ раскалывать клиньями целые горы". А в мае 1903 года журнал "Исторический вестник" опубликовал воспоминания одного иностранного путешественника, посетившего Петербург как раз во время строительства Казанского собора. О строителях его иностранец писал: "Им, этим простым мужикам в рваных полушубках, не нужно было прибегать к различным измерительным инструментам; пытливо взглянув на указанный им план или модель, они точно и изящно их копировали. Глазомер этих людей чрезвычайно точен. С окончанием постройки собора торопились, несмотря на зимнее время и 13-15 -и градусные морозы, работы продолжались даже ночью, крепко зажав кольцо фонаря зубами, эти изумительные работники, забравшись на верх лесов, старательно исполняли свое дело. Способность даже простых русских в технике изящных искусств поразительна!"
Что же касается "простых мужиков в рваных полушубках", то и это верно. Кто строил Казанский собор? Бывший крепостной Андрей Воронихин. Кто отливал изумительные по красоте двери? Безродный сирота Василий Екимов. Кто ставил колонны? Вологодский крестьянин Самсон Суханов. Кто создал памятники полководцам М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю-де-Толли, что стоят на площади перед собором? Крепостной одного из помещиков Орловской губернии Б.И. Смирнов, уже только выйдя на волю взявший себе фамилию Орловский.
Прав был заезжий иностранец - русскому народу талантов не занимать!
В то время редко отмечали мастеровых, но Самсон Суханов за строительство Казанского собора был награжден золотой медалью. А потом пришел черед Стрелки Васильевского острова...
По красоте ее сейчас трудно с чем-нибудь сравнить. Но когда-то она была совсем иной. Накатывались волны на низкий берег, стучали прямо в стены начатой, но недостроенной Биржи. Еще в 1781 году вбили в сырую землю десять тысяч свай и архитектор Джакомо Кваренги возвел цоколь, начал поднимать каменные стены, но в 1787 году строительство приостановили в связи с войной против Турции и Швеции. Кроме этого неудачно Кваренги поставил само здание Биржи - не в Неву оно смотрело, а больше косилось на Зимний дворец. В 1803 году недостроенные стены решили снести и на их месте построить новое здание.

Ческий И.В. Стрелка Васильевского острова. Гравюра начала XIX века

Сделать это поручили академику архитектуры Тома де Томону. Впрочем, немало помогли ему советами и А. Н. Воронихин, и создатель нового здания Адмиралтейства А. Д. Захаров. Андреян Дмитриевич Захаров не только об одном здании Биржи позаботился, но и составил план застройки всей Стрелки. Биржу он точно по ее оси поставил, а Неву... решил отодвинуть на 123,5 метра, отвоевав у нее кусок берега.
И тогда на Васильевском острове появилась артель Самсона Суханова. Работы ей предстояли земляные и каменные.
Земляные - берег поднять, перед зданием Биржи целую площадь насыпать, потеснив реку. Каменные - одеть ту площадь в гранит.
Одновременно с устройством гранитной стенки, по рисункам Ивана Прокофьевича Прокофьева, высек Суханов бога Нептуна с трезубцем и его колесницу. Они украшают фасад здания. На противоположной стороне - другая группа: богиня Навигация с Меркурием и двумя реками.

Скульптура на Ростральной колонне

Пять лет будил поутру колокол Самсоновскую артель - и очертила мыс Васильевского острова гранитная набережная. Оставалось не так уж много - две Ростральные колонны поставить. Что такое Ростральные колонны? Маяки. Когда-то они своими огнями подавали судам сигналы в ночи: "Здесь причал!" Тома де Томон  украсил их коваными медными якорями и носами древних кораблей - рострами. Отсюда и название. Еще Древний Рим в честь побед своих над Карфагеном возводил подобные колонны, украшая их носами, "клювами" неприятельских кораблей.
Журнал "Отечественные записки" писал: "Столица наша превратится вскорости в новые Фивы; позднее потомство будет спорить, люди или исполины создавали град сей. Честь и слава гражданину Суханову".
Кого же изваял он? Фигуры аллегорические: Неву и Волхов, Волгу и Днепр - памятники четырем русским рекам. (прим.*- на колонне, расположенной вблизи Дворцового моста - Нева и Волхов, на противоположной колонне, у Биржевого моста - Волга и Днепр. Скульпторы фигур: Невы, Волхова, Волги - Ж. Тибо, Днепра - И. Камберлен).
Стал каменотес Суханов признанным ваятелем. Наперебой ему заказы посыпались. Всех и выполнить невозможно. Но старых друзей Самсон помнил. И когда пригласил его Андрей Никифорович Воронихин помочь при строительстве Горного института - тут же зашагал на другой конец Васильевского острова.
На Стрелке еще кипела работа, когда в 1806 году приступили к строительству здания Горного института. Возвели двухэтажный корпус с двенадцатиколонным портиком. На широкой лестнице поставили две скульптуры: "Геракл, удушающий Антея" и "Похищение Прозерпины". Все двенадцать колонн и обе скульптуры высекал Самсон Суханов. Прославленным скульпторам, авторам фигур, С.С. Пименову и В.И. Демут-Малиновскому оставалось только восхищаться его работой.

Куда ни погляди - всюду его рук дело! На башне Адмиралтейства статуи воинов стоят - он высекал. По моделям Феодосия Федоровича Щедрина. Крюков канал камнем оделся... Самый широкий в гopoдe, почти стометровый Синий мост опять же его артель строила. Можно еще за городом, в Павловском парке, отыскать его мостик. Или огромную каменную ванну в Баболовском дворце, высеченную из цельного куска гранита .Да и в Москве труд его есть: в пьедестале памятника Минину и Пожарскому.
Все 48 колонн-великанов в тех же Пютерлакских каменоломнях вырублены. Сухановская артель вырубала их, грузила на баржи, везла по воде в Петербург, выгружала, обрабатывала, полировала и устанавливала. Огромные, тяжеленные семнадцатиметровые колонны, высотою с шестиэтажный дом!
Первую колонну установили 20 марта 1828 года. Под ее основание заложили платиновую медаль с портретом Александра I.
Посмотреть, как будут поднимать такую громадину, стеклось множество людей. Всю площадь заняли, облепили крыши ближайших домов. Пожаловала царская семья, иностранные гости. Для подъема колонны были построены специальные леса, по сторонам установили 16 кабестанов (чугунных воротов с рычагами). Бережно укутанную войлоком, обвязанную крепкими корабельными канатами колонну вкатили в один из высоких пролетов лесов, концы канатов через блоки провели к кабестанам. У каждого из них встали по восемь человек. Никто и не заметил, как сорок пять минут пронеслось - встала колонна на свое место.
Какая же из тридцати шести колонн нижнего пояса была поднята первой? Если встать лицом к собору со стороны Невы, то самая крайняя слева.
В Петербурге снова заговорили о мастере Суханове. Теперь уже не о ваятеле, а о "колонных дел мастере".
Много он сделал для города над Невой. А умер почти таким же бедняком, каким пришел сюда из-под Вологды. Затерялась на неведомом кладбище могила мастера. В многочисленных книгах о городе искусствоведы редко упоминают его имя. Долгое время даже не знали, как он выглядел.
Уже в наши дни у одного московского коллекционера нашли старый холст. Такой старый, что сквозь толстый слой копоти и грязи нельзя было разобрать, что на нем изображено. Но реставраторы холстом заинтересовались, сантиметр за сантиметром стали очищать его, и первое, что увидели, - подпись художника: "Василий Тропинин". Когда холст очистили целиком, увидели, что это тоже портрет. Портрет старика. В руках у старика - каменотесный молоток. Установили: это и есть Самсон Суханов.
После долгих лет поисков удалось обнаружить в архивах и адрес дома, который построил себе мастер: набережная реки Пряжки, 50.
Могучими памятниками его труда возвышаются Исаакиевский и Казанский соборы, горят над Невою oгни Ростральных колонн на Стрелке Васильевского острова.
И по праву в один ряд с именами выдающихся зодчих города вписано еще одно имя - Самсон Ксенофонтович Суханов. Честь и слава гражданину Суханову!!!

Источники:
Свиньин П. П. Приключения Суханова, природного русского ваятеля. // Отечественные записки — 1818
Суслов, В. Колонных дел мастер / В. Суслов // Строители Петербурга.