Александринский театр
«Мамаша Кураж и ее дети»
Режиссер Теодорос Терзопулос.
Гранитная плита Тридцатилетней войны.
Как только открывается занавес после вступительного слова рассказчика (артист Николай Мартон), и на сцене появляются актеры - создается ощущение, что перед зрителем начинает разыгрываться действие из известной фентази игры S.T.A.L.K.E.R. «Сталкеровская» атмосфера чувствуется буквально во всем: в костюмах героев, пищащих звуках, таинственной музыки и декорациях.
Сцена почти весь спектакль остается оголенной – пустой. Ее серый цвет иногда разбавляется насыщенным алым - появляющимся с потолка кубическими модулями. Геометрические квадраты порой занимают все сценическое пространство, преобразуя его то в рынок, то в эпицентр военных событий. На них нет никаких изображений, заявляющих о том, что это за место и для чего оно. Лишь только при помощи ассоциативного ряда, заданного режиссером с начала спектакля, можно догадаться о происходящем, представляя то или иное место действия, в котором герои проживают определенный отрезок своей жизни.
Задний фон сцены на протяжении всего спектакля остается неизменным, и лишь в определенные пиковые моменты подсвечивается ярким синим электрическим цветом. На нем изображено множество безликих людей, стоящих в несколько рядов. Серая масса из которых создается войско… Безликие и одинокие, идущие вместе, но отдельно. Судьбы множества людей, вмешанные в одну черную и заражающую субстанцию – в войну. В войну, которая подобно льющемуся бетону по живому телу постепенно лишает его жизни и индивидуальности, преобразуя в серый кусок камня. И спектакль Теодороса Терзопулоса, как и пьеса Бертольда Брехта «Мамаша Кураж и ее дети», показывает эту антидуховность, нечеловечность, затрагивая вопрос выживания любыми путями во время войны, минуя честь и достоинство, вскрывая набухшие грязные раны людской жадности и жестокости. Это повествование о наживе на горе и смерти, о том, как из несчастья можно построить прибыльный бизнес, чем и занимается мамаша Кураж – выродок этой войны.
Фото из архива Александринского театра
Первый раз Кураж предстает перед зрителями в молодом возрасте, пока у нее еще есть трое сыновей и одна обезумевшая дочь. С угла сцены появляется «семейство» Кураж – обезумевшая дочка сидя ползет к краю сцены под звонкую музыку, а за ней идет трое ее братьев. Вся эта геометрия тел напоминает машину, фургончик, в котором мамаша Кураж и разъезжает, продавая разнообразные товары. Мать семейства бойкая и дерзкая, способная дать отпор любому мужчине, стоит у края сцены, расправив руки в боки. Она только начала свой «карьерный» путь, но в самом начале спектакля уже становится известно, что все дети Кураж погибнут на этой войне. Под таинственную глухо звучащую музыку мамаша Кураж начинает вытаскивать карты с изображением креста, узнавая о смерти своих детей. Всем им выпал могильный крест в руках матери. А на заднике сцены тихо расположилась сама Смерть, дублирующая карты, которая показывала Кураж. Она в предвкушении гибели и горя, и с мамашей Кураж они по одну сторону баррикад. Кураж выгодно, чтобы люди гибли и страдали, чтобы война никогда не заканчивалась, так как именно она приносит ей прибыль.
Дети для мамаши Кураж безликие рабы, извозчики, грузчики, кто угодно, но только не любимые люди. Вся «семья» Кураж - это небольшой военный коллектив, выполняющий одно общее дело – продажу вещей и еды. И главная цель этого коллектива – подороже продать. Не помочь бедствующим, не спасти кого-то, а где-то украсть, где-то обмануть, но главное – заработать! Заработать на горе людей. И какими бы горючими слезами не обливались перед мамашей Кураж просящие помощь люди, она остается непреклонна в своем бездействии: плати или умирай. Так, мамаша Кураж не помогла семье с которой повстречалась, спасти младенца, и он умер под слезы матери и ее крики боли. Даже расставшись с собственным сыном на долгие годы, и однажды случайно встретив его на городском рынке, мамаша Кураж не подбежала к нему с поцелуями или словами радости от их неожиданного свидания, а сказала мяснику, с которым торговалась, что подороже продает ему мясо, так как сейчас его у него купит «вон тот солдат» - ее сын. Сын Кураж стал «бравым воином» - кровожадным и сильным, он жаждет крови и побоищ, показывая своими движениями готовность убивать. В нем нет души, он безлик, став механизмом для убийства. Не знающий милосердия, любви и жизни, он выучился в аду на воина, находя это очень привлекательным для себя, ведь тут можно продемонстрировать свою физическую силу и воплотить в реальность желание убивать и доказывать свою правоту.
Фото из архива Александринского театра
Фото из архива Александринского театра
Во время основного действия часто из одного угла сцены в параллельный угол медленно маршируют военные в сталкеровских костюмах. Эти костюмы больше всего отражают атмосферу обреченности, опустошённости, разгромленности и разобщенности мира. Будто бы на Земле случился Армагеддон, и выжившие люди, разбившись на несколько лагерей бродят по сухой и выцветшей земле, не имя ничего, кроме войны. И именно тогда, война становится всем. Людям, привыкшим существовать в атмосфере длительной, затяжной войны становится страшно от того, что она может когда-нибудь закончиться. И больше всего этого боится мамаша Кураж, заявляя об этом, ведь именно война порождает смерть, а Смерть кормит Кураж и обогащает ее. Смерть таинственно присутствует на сцене чуть поодаль от основного действия, становясь поджидающей гиеной, и работающей в паре с Кураж. Вот с кем-кем, но со Смертью мамаша Кураж поистине близка, и уйди она из мира – вот по кому больше всего горевала бы алчная женщина.
Спектакль построен таким образом, что у него нет какого-то основного конфликта, который необходимо решить. Зритель, как и актеры, находятся в статике определенного события: есть война, она черная, серая, влажная, сырая и гниющая с запахом тлеющих тел. Это мир этого спектакля, его основные краски, его черно-серое полотно в котором происходит ряд действий, соединенных вплетениями из выдвигающихся кубических декораций, медленно и наискось идущих военных, черно-красной трубы-базуки. Ход спектакля от этого приобретает некоторую монотонность, так как человеческое подсознание ищет и конфликт, и его разрешение, привычным способом формируя стандартную схему: завязка-кульминация-развязка. Смотря спектакль «Мамаша Кураж и ее дети» в исполнении Т. Терзопулоса, создается ощущение, что читаешь самого Брехта, находя в спектакле элементы «эпического театра». Это очень точное, слаженно сочиненное произведение, показывающее всю суть пьесы Бертольда Брехта, некая книга наяву, но с абсолютно другими картинками, открывающими читателю литературный текст автора по-новому, но с сохранением самого главного.
Фото из архива Александринского театра
Фото из архива Александринского театра
Спектакль монотонен и сер, как и сама хроника тридцатилетней войны, но разве это не печать таланта - уметь изобразить унылый дождь таким, какой он есть на самом деле, не привнося и луча света? Так и на протяжении всего спектакля Теодороса Терзопулоса «Мамаша Кураж и ее дети» не проскальзывает ни один лучик света, ни одна призрачная надежда на изменение главной героини, на сострадание, милосердие, на любовь… Лишь в конце всей «Хроники тридцатилетней войны», мамаша Кураж плачет от горя, от потери собственной дочери, и впервые в жизни отдает свои кровные заработанные деньги постороннему человеку.
Смерть ложится на мамашу Кураж, поглощая и ее существование на этой холодной и долгой войне… Мамаша Кураж умирает, и задний фон безликих людей медленно поднимается вверх, к Небесам… Кажется, что война пришла к своему концу…
6.07.2017 г.
Irena Kristo
