100 фактов о Чехове.
О своей жизни Чехов писал скупо, без охоты и достаточно официально. "У меня болезнь: автобиографофобия. – "признавался" он в 1899 году. - Читать про себя какие-либо подробности, а тем паче писать для печати – для меня это истинное мучение". Но множество записных книжек писателя, его письма, воспоминания современников и фотографии – материал более чем достаточный, чтобы открыть для себя Чехова.
Факт № 100. «Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов!», - сказал Бунин после его смертиСо своей болезнью Чехов жил долгие годы, казалось, что она то отпускала его, то, наоборот, подступала все ближе.
Многие современники Чехова в своих воспоминаниях не раз подтвердят одну и ту же мысль: Антон Павлович никогда не говорил о своей болезни и не жаловался на здоровье, даже в самые тяжелые моменты делая вид, что все в порядке, и боясь расстраивать близких и друзей.
"Он даже и вида не подавал, что ему плохо. Боялся нас смутить... Я сам однажды видел мокроту, окрашенную кровью. Когда я спросил у него, что с ним, то он смутился, испугался своей оплошности, быстро смыл мокроту и сказал: Это так, пустяки. Не надо говорить Маше и матери", - вспоминал брат Чехова Михаил Павлович об эпизоде, случившемся за несколько лет до смерти Чехова.
А вот что писал Чехов Суворину: "Я на днях едва не упал, и мне минуту казалось, что я умираю. Быстро иду к террасе, на которой сидят гости, стараюсь улыбаться, не подать вида, что жизнь моя обрывается… Как-то неловко падать и умирать при чужих".
А Левитан писал в письме Илье Репину так: "Сердце разрывается смотреть на Чехова - хворает тяжко, видно по всему - чахотка, но улыбается, не подает вида, что болен. Интересно, знает или не знает правду? Душа за него болит".
Находясь в Баденвейлере, Чехов писал маме и сестре: "Здоровье мое поправляется, входит в меня пудами, а не золотниками", "Здоровье с каждым днем все лучше и лучше"... Меж тем силы оставляли его с каждым днем.
В статье, напечатанной в немецкой газете после смерти Чехова, его лечащий доктор Эрик Шверер писал: "Он переносил свою тяжелую болезнь, как герой. Со стоическим, изумительным спокойствием ожидал он смерти. И все успокаивал меня, просил не волноваться, не бегать к нему часто, был мил, деликатен и приветлив".
"Было поистине изумительно то мужество, с которым болел и умер Чехов! ", - позже скажет о нем Бунин.
Факт № 99. Антона Павловича Чехова похоронили кладбище Новодевичьего монастыря рядом с могилой отца
Михаил Павлович Чехов вспоминал, что узнал о смерти Антона Павловича от своего двоюродного брата Жоржа. В своей известной книге «Вокруг Чехова» он пишет: «2 июля 1904 года я приехал в Ялту, чтобы навестить своих мать и сестру. Тогда Антон Павлович с женой находились за границей, в Баденвейлере. Когда пароход приставал в Ялте к молу, то мне кто-то помахал с берега шляпой. Это был мой двоюродный брат Жорж, служивший агентом в Русском обществе пароходства в Ялте и вышедший на мол принять пароход. Он узнал меня издали, приложил рупором ладони ко рту и крикнул мне с берега:
- Антон скончался!
Это ударило меня как обухом по голове. Хотелось заплакать. Вся поездка, вся эта прекрасная с парохода Ялта, эти горы и море сразу же померкли в моих глазах и потеряли цену.
<…> Сестра в это время была с братом Иваном Павловичем в Боржоме. Послали ей срочную телеграмму, а от матери все время скрывали. Ничего еще не подозревавшая, она радостно встретила меня, стала угощать, - но кусок не шел мне в рот...»
Хоронить Чехова было решено в Москве на кладбище Новодевичьего монастыря. Утром 5 июля гроб с телом Чехова отправился из Германии в Москву. Было решено, что тело прибудет через Вержболово (прим. ред. – сейчас Вирбалис, город в Литве) в Петербург, а оттуда в Москву.
Газета «Русское слово», следившая за событиями, связанными с похоронами писателя, сообщала тогда: «тело Чехова, в сопровождении Ольги Леонардовны, отправлено 4-го июля через Вержболово в Петербург, а оттуда прибудет в Москву, вероятно, 9-го числа утром. На Николаевском вокзале будет отслужена лития, а затем похоронная процессия направится в Новодевичий монастырь».
Брат писателя Михаил вспоминал о самих похоронах так: «Мы приехали в Москву к самым похоронам. Нас встретил на вокзале в Москве В. С. Миролюбов и повез в карете к университету, так как тело уже прибыло из Петербурга и его несли с Николаевского вокзала в Новодевичий монастырь. Если бы наш поезд опоздал, то мы так бы и не попали на похороны. Несметные толпы народа сопровождали гроб, причем на тех улицах, по которым его несли, было прекращено движение трамваев и экипажей, и вливавшиеся в них другие улицы и переулки были перетянуты канатами. Нам удалось присоединиться к процессии только по пути, да и то с трудом, так как в нас не хотели признавать родственников покойного и не пропускали к телу. Московская молодежь, взявшись за руки, охраняла кортеж от многих тысяч сопровождавших, желавших поближе протиснуться к гробу.
Так мы дошли до самого монастыря под охраной молодежи, которая заботливо оберегала нас от толпы. Когда же процессия стала входить в узкие монастырские ворота, началась такая давка, что я пришел в настоящий ужас. Каждому поскорее хотелось пробраться внутрь, и получился такой затор, что если бы не та же распорядительная молодежь, то дело не обошлось бы без катастрофы. Еле пронесли сквозь ворота гроб, еле вдавились в них мы с депутатами и близкими к покойному людьми, а народ все напирал и напирал. Слышались возгласы и стоны. Наконец ввалилась на кладбище вся толпа - и стали трещать кресты, валиться памятники, рушиться решетки и затаптываться цветы.
Брата Антона опустили в могилу рядом с отцом. Мы взглянули в нее последний раз, бросили по прощальной горсти земли, она ударилась о крышку гроба - и могила закрылась навсегда».
(Цитата из газеты «Русское слово» приводится по материалам сайта «Газетные старости»).
Факт № 98. Горький был возмущен тем, как хоронили Чехова
Чехов умер в Германии, а хоронили его в России. Транспортировка тела на столь большие расстояния требовала определенных условий. С этим связана чуть ли не скандальная история о том, как тело великого русского писателя было доставлено в Москву в вагоне, на котором красовалась надпись "Для перевозки свежих устриц".
Горький в письме к Е.П. Пешковой возмущался: "Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, всюду находя ее, всюду освещая ее гнилые пятна мягким, укоризненным светом, подобным свету луны, Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне "для перевозки свежих устриц" и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной. Это - мелочи, дружище, да, но когда я вспоминаю вагон и Кукареткину - у меня сжимается сердце, и я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы. Ему - все равно, хоть в корзине для грязного белья вези его тело, но нам, русскому обществу, я не могу простить вагон "для устриц". В этом вагоне - именно та пошлость русской жизни, та некультурность ее, которая всегда так возмущала покойного".
Горького также возмущал тот факт, что «часть небольшой толпы, собравшейся на вокзал встретить писателя, пошла за гробом привезенного из Маньчжурии генерала Келлера и очень удивлялась тому, что Чехова хоронят с оркестром военной музыки. Когда ошибка выяснилась, некоторые веселые люди начали ухмыляться и хихикать. За гробом Чехова шагало человек сто, не более». И те, что были среди этой толпы, толком не знали кого они на самом деле хоронят. Горький писал, что ему очень запомнились два адвоката «оба в новых ботинках и пестрых галстуках - женихи. Идя сзади их, я слышал, что один <…> говорит об уме собак, другой, незнакомый, расхваливал удобства своей дачи и красоту пейзажа в окрестностях ее».
Факт № 97. Чехов умер в ночь на 2 июля 1904 года на руках жены
3 июля (по старому стилю) газета «Русские ведомости» писала: «в ночь на 2-е июля, в 3 часа, скончался от паралича сердца на руках у жены известный писатель Антон Чехов, в Германии, в Баденвейлере».
Летом 1904 года Чехов уехал на курорт в Германию из-за резкого обострения туберкулеза. Русская пресса тогда активно следила за здоровьем писателя и регулярно писала о нем. За два дня до смерти писателя (1 июля по старому стилю) в газете «Русское слово» даже появилась заметка о том, что Чехов заметно поправляется и «осенью рассчитывает вернуться в Крым и поселится на ялтинской даче». Но, увы, вернуться в Крым Чехову уже не удалось.
По свидетельству жены Ольги Книппер, в начале ночи Чехов проснулся и попросил послать за доктором. После он велел дать шампанского. «Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки: «Ich sterbe». Потом повторил для студента или для меня по-русски: «Я умираю». Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: «Давно я не пил шампанского…», покойно выпил всё до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда».
Факт № 96. Чехов с женой мечтали о ребенке, но их мечтам не было суждено сбыться
Чехов с женой мечтали о ребенке, но их мечтам не было суждено сбыться.
2 ноября 1901 года Чехов писал Ольге Леонардовне: "А что ты здорова и весела, дуся моя, я очень рад, на душе моей легче. И мне ужасно теперь хочется, чтобы у тебя родился маленький полунемец, который бы развлекал тебя, наполнял твою жизнь. Надо бы, дусик мой!"
Из Ялты 28 февраля 1902 года Ольга Леонардовна уезжала в Петербург на гастроли Художественного театра, уезжала в положении, но не знала об этом. Много работала и не берегла себя. И вот 30 марта пришла беда. Вызвали врачей, а вечером ее увезли в клинику, где срочно сделали операцию.
Когда уже послали за врачами, "...я, - писала Ольга Леонардовна Чехову, - начала... догадываться, что это было, и обливалась горючими слезами - так мне жаль было неудавшегося Памфила". Несколько позже с горькой иронией сообщала Чехову: "Не могу удержаться, чтобы не написать остроту Москвина по поводу случившегося: "Осрамилась наша первая актриса, - от какого человека - и не удержала..."
Факт № 95. Чехов всегда умел сказать "хорошую нелепость"
У Чехова была природная склонность к острословию, он любил и умел создавать фразы, западающие в память. Многие из них вошли в наш язык настолько прочно, что уже воспринимаются как "народная мудрость".
"Краткость - сестра таланта" или знаменитое "Если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить" еще хранят печать автора. А вот о том, что фраза "Этого не может быть, потому что не может быть никогда" - из первого чеховского рассказа "Письмо к ученому соседу", уже мало кто знает.
Бунин как-то заметил, что даже если бы Чехов не написал ничего, кроме "Скоропостижной конской смерти" или "Романа с контрабасом", то и тогда было бы ясно, что в русской литературе мелькнул яркий и сильный ум. "Сказать хорошую нелепость дано лишь умным людям", - считал Бунин.
Перечислить все чеховские фразы, вызывающие улыбку, невозможно, вот лишь некоторые из них:
"Тираны и деспоты вы, мужчины, но как вы хитры и прекрасны!"
"Незнакомая девица похожа на закупоренную склянку с неизвестной жидкостью - попробовал бы, да страшно: а вдруг там яд?"
"Если тебе изменила жена, радуйся, что она изменила тебе, а не отечеству".
"Лучше развратная канарейка, чем благочестивый волк".
"О, женщины, женщины, - сказал Шекспир, и для меня теперь понятно состояние его души".
"Я твой законнорожденный муж".
"Грудь матери - это буфет для ребенка".
Последняя, как ни странно, имеет мало отношения к юмору и выписана из рассказа "Убийство" (1895), может быть, самого страшного из произведений зрелой поры.
Иногда забавные фразы возникали у него случайно, и даже сам Чехов не сразу замечал их "соль".
Писатель Леонтьев-Щеглов, друг Антона Павловича, вспоминал такой случай: "...мы разговорились о "Степи". Именно почему-то вспомнилась в самом начале (где говорится о смерти бабушки) фраза, на которой я запнулся, читая впервые рассказ: "Она была жива, пока не умерла..." Что-то в этом роде.
- Быть не может! - воскликнул Чехов и сейчас же достал с полки книгу и нашел место: "До своей смерти она была жива и носила с базара мягкие бублики". - Чехов рассмеялся. - Действительно, как это я так не доглядел. А впрочем, нынешняя публика не такие еще фрукты кушает. Нехай!" Эта фраза так и осталась в рассказе.
Факт № 94. О чествовании Чехова на премьере «Вишневого сада» Станиславский писал, что оно «оставляло тяжелое впечатление»
На последнюю зиму, проведенную Чеховым в Москве, пришлись репетиции во МХАТе его пьесы «Вишневый сад», а на 17 января – день рождения Чехова – была назначена премьера. По воспоминаниям современников, на премьеру «Вишневого сада» Антона Павловича привезли чуть ли не силой, да и то только к концу третьего действия.
Газета «Новости дня» писала: «Представление "Вишневого сада" превратилось в грандиозное, полное и торжественности и искренности, чествование А.П.Чехова. Автор заслонил пьесу…».
По-другому писал об этом событии Станиславский: «На самом юбилее, — вспоминал он, — он не был весел, точно предчувствуя свою близкую кончину. Когда после третьего акта он, мертвенно бледный и худой, стоя на авансцене, не мог унять кашля, пока его приветствовали с адресами и подарками, у нас болезненно сжалось сердце. Из зрительного зала ему крикнули, чтобы он сел. Но Чехов нахмурился и простоял все длинное и тягучее торжество юбилея, над которым он добродушно смеялся в своих произведениях. Но и тут он не удержался от улыбки. Один из литераторов начал свою речь почти теми же словами, какими Гаев приветствует старый шкаф в первом акте: «Дорогой и многоуважаемый... (вместо слова «шкаф» литератор вставил имя Антона Павловича)... приветствуя вас» и т. д. Антон Павлович покосился на меня — исполнителя Гаева, и коварная улыбка пробежала по его губам. Юбилей вышел торжественным, но он оставил тяжелое впечатление. От него отдавало похоронами. Было тоскливо на душе…».
Факт № 93. Последнюю зиму Чехов провел в Москве и радовался этому «как ребенок»
Зимы 1901-1902-го и 1902-1903-го годов Чехов вынужденно жил в Ялте, но как только позволяли обстоятельства, погода и врачи приезжал в Москву: «Милая моя начальница, строгая жена, я буду питаться одной чечевицей, при входе Немировича и Вишневского буду почтительно вставать, только позволь мне приехать», - «молил» он Ольгу Книппер.
Эти поездки не проходили даром для здоровья Чехова: Антон Павлович расплачивался за них «либо плевритом, либо кровохарканьем, либо длительной лихорадкой», очень изменился внешне. Но несмотря на все проблемы с самочувствием, каждая поездка в Москву была для Чехова праздником.
Наконец, зиму 1903-1904-го годов – последнюю в жизни Чехова – врачи разрешили провести ему в Москве. «Он радовался и умилялся на настоящую московскую зиму, — вспоминала Ольга Книппер, — радовался, что можно ходить на репетиции, радовался, как ребенок, своей новой шубе и бобровой шапке».
Но московская погода не могла не сказаться на здоровье Антона Павловича, в феврале он вернулся в Ялту «в значительно худшем состоянии». Продолжал скучать по Москве: «Надумала ли что-нибудь насчет лета? Где будем жить? Хотелось бы недалеко от Москвы, недалеко от станции», - писал он. В апреле Чехов вернулся в Москву снова, но, простудившись по дороге, «получил резкое обострение, плеврит с необыкновенно для него высокой температурой и немедленно по приезде слёг».
Факт № 92. Литературная известность пришла к Чехову после издания сборника "Пестрые рассказы"
Второй изданной Чеховым книгой стал сборник «Пестрые рассказы» (1886 г.). Многие считали, что со сборника "Пестрые рассказы" и началась литературная известность Чехова. В сборник вошли не только «шутовские упражнения», обычные для раннего Чехова, сюда вошли рассказы совсем другого рода, которые русская критика того времени характеризовала фразой "смех сквозь слезы". В одном из первых критических откликов на этот сборник отмечалось умение лаконично, «двумя-тремя штрихами», изобразить характер и "заразительный, струей бьющий юмор» Чехова".
Короленко писал об этой книге: «"Пестрые рассказы" заняли особое место в творческой судьбе Чехова. Эта книга, проникнутая еще какой-то юношеской беззаботностью и, пожалуй, несколько легким отношением к жизни и к литературе, сверкала юмором, весельем, часто неподдельным остроумием и необыкновенной сжатостью и силой изображения».
Чехов переиздает "Пестрые рассказы" в 1891 году, при этом он проводит более строгий отбор: 35 рассказов, вошедших в первое издание, уже не удовлетворяют его, и он исключает их из сборника, а отобранные произведения подвергаются новой редактуре.
Всего при жизни автора сборник «Пестрые рассказы» выдержал 14 переизданий.
Успех последующих изданий Чехова подогрел интерес и ко второму сборнику. Н. М. Ежов в своих воспоминаниях о Чехове отмечал, что «Пестрые рассказы», которые вдруг, недели в три-четыре, разошлись до последнего экземпляра, заставили Антона Павловича по этому случаю заметить: «Чего они (т. е. покупатели) раньше-то смотрели».
Факт № 91. Почти пять лет Чехов проработал «журнальным чернорабочим» в «Осколках»
Чехов сотрудничал со многими юмористическими журналами своего времени. Но, пожалуй, самое видное место принадлежит его работе в петербургских «Осколках».
Некогда популярный поэт Илиодор Пальмин рекомендовал Чехова издателю и редактору «Осколков» Н.А. Лейкину.
Пальмин писал Чехову о Лейкине: «… указал ему на вас, так как читал некоторые ваши хорошенькие, остроумные вещицы, на которые обратил внимание среди действительно бездарной, бесцветной и жидкой бурды московской. Он просил меня познакомить его с вами <…> В материальном отношении, конечно, много нельзя заработать в «Осколках», так как журнал по объему ограничен, но плата в высшей степени аккуратна и добросовестна. Журнал честный, с хорошим либеральным направлением. В цензурном отношении там несколько легче дышится <…> Пишите туда рассказики, повести, очерки, заметочки, всякую всячину. По величине все небольшое, но количественно чем больше, тем лучше. Печатать вас будут скоро».
Лейкин был популярным в купеческой и мещанской среде писателем. Он начинал свою литературную карьеру в шестидесятых годах, сотрудничал в сатирической «Искре» и в «Современнике», помещая очерки и рассказы из купеческой жизни. Как издатель, он, под бдительным оком цензуры, вел «Осколки» в «юмористическом» направлении, хотя сатира этого издания иногда скатывалась до откровенного зубоскальства, все-таки «Осколки» отличались от прочих изданий этого рода некоторой литературной порядочностью.
Так Антон Павлович стал у Лейкина своеобразным "журнальным чернорабочим". Молодой Чехов пишет много. Со своей истовой работоспособностью он не гнушался никакой работой. Он писал подписи к карикатурам, поставлял всевозможную «мелочь», придумывал темы для рисунков, анекдоты и диалоги, вел юмористический календарь, шуточные заметки фенолога, писал пародии, взялся за специальный отдел «Осколки московской жизни». Непрерывная работа для лейкинской фирмы продолжалась пять лет подряд.
Чехов был очень благодарен Лейкину, за предоставленный шанс. Спустя пять лет работы, Чехов пишет ему: «Осколки» - моя купель, а Вы – мой крестный батька».
Факт № 90. Чехов «подбил» Горького писать пьесы
В 1898 году Чехов прочел только что вышедшие первые два томика рассказов М. Горького и сразу признал «несомненный талант» молодого писателя. Горький удостоился самых высших похвал: он «сделан из того теста, из которого делаются художники - он настоящий». Позже у писателей завязалась крепкая дружба.
Горький относился к творчеству Чехова поистине восторженно, в одном из его писем к Антону Павловичу есть такая фраза: «я хотел бы объясниться Вам в искреннейшей горячей любви, кою безответно питаю я Вам со времен младых ногтей моих, я хотел бы выразить мой восторг перед удивительным талантом Вашим…».
Чехов «подбил» Горького попробовать свои силы в драматургии, в результате были написаны пьесы «Мещане» и «На дне», а повесть «Фома Гордеев» Горький посвятил Чехову.
В сентябре 1900 года, Чехов прочел в газетах заметку о том, что Горький начал писать пьесу. В одном из писем Антон Павлович продолжает настаивать, чтобы Горький не бросал работу: «Если провалится, то не беда. Неуспех скоро забудется, зато успех, хотя бы и незначительный, может принести театру превеликую пользу».
Факт № 89. Чехов в Ялте всеми силами помогал приезжавшим туда больным туберкулезом
В Ялте Чехов, болезнь которого уже была в довольно тяжелой форме, активно помогал таким же как и он больным чахоткой.
В то время очень многие чахоточные приезжали в Ялту, причем почти без денег, только потому, что были наслышаны об Антоне Павловиче Чехове, который помогает устроиться.
В газете «Приазовский край» была помещена заметка «Помогите чахоточным!», в которой говорилось: «От известного писателя Антона Павловича Чехова, проживающего теперь в Ялте, мы получили печатное воззвание, которому охотно даем место, в полной уверенности, что читатели наши откликнутся на призыв о помощи несчастным больным, находящимся в Ялте при самых ужасных условиях.
В особом письме к нам А. П. Чехов, между прочим, пишет: «Ялту одолевают приезжие чахоточные; обращаются ко мне; я теряюсь, не знаю, что делать. Мы выпускаем воззвания, собираем деньги, если ничего не соберем, то придется бежать вон из Ялты. Если бы вы знали, как живут здесь эти чахоточные бедняки, которых выбрасывает сюда Россия, чтобы отделаться от них, если бы вы знали, — это один ужас!».
Факт № 88. Самая трогательная из переписок Чехова - его переписка с женой Ольгой Книппер
Переписка Чехова с женой Ольгой Книппер была огромной. Их письма друг другу полны искренней любви и юмора, непосредственны и живы и полны заботы друг о друге.
В письмах Чехов придумывает для жены множество забавных милых прозвищ и обращений, иногда понятных только им двоим: "милюся моя Оля", славная моя актрисочка, собака моя, "милая моя конопляночка", "дуся моя бесподобная, балбесик мой", "милая, славная, добрая, умная жена моя, светик мой". Часто приправляя свои письма шутками, подобными этой: "Не забывайте писателя, не забывайте, иначе я здесь утоплюсь или женюсь па сколопендре".
В другом письме он просит: "Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умоляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю; не забывай же меня, пиши и думай обо мне почаще. Что бы ни случилось, хотя бы ты вдруг превратилась в старуху, я все-таки любил бы тебя - за твою душу, за нрав. Пиши мне, песик мой! Береги свое здоровье. Если заболеешь, не дай бог, то бросай все и приезжай в Ялту, я здесь буду ухаживать за тобой. Не утомляйся, деточка".
"Да, Вы правы: писатель Чехов не забыл актрисы Книппер", - писал Чехов после знакомства, да и Ольга Книппер не забыла его.
В ответных письмах мужу Ольга Книппер была не менее нежна: "Антонка, родной мой", "...Как это я тебя не поцеловала в последний раз? Глупо, но меня это мучает", "Дорогой мой Антончик, как мне тебя не хватает! Я с тобой спокойнее и лучше. Я люблю чувствовать твою любовь, видеть твои чудные глаза, твое мягкое, доброе лицо".
"Голубчик мой, дуся моя, опять ты уехал... Я одна, сижу в спальной и строчу. Все тихо. Ты, верно, около Орла или уже в нем. Мне так многое хотелось бы тебе сказать, и чувствую, что ничего не напишу толком, как-то дико сразу писать, а не говорить. Отвыкла. У меня так врезалось в памяти твое чудное лицо в окне вагона! Такое красивое, мягкое, изящное, красивое чем-то внутренним, точно то сияет в тебе. Мне так хочется говорить тебе все самое хорошее, самое красивое, самое любовное. Мне больно за каждую неприятную минуту, которую я доставила тебе, дорогой мой.
Целую тебя. Как ты едешь? Что думаешь? Кушал ли? Спишь теперь, верно. Скоро час. В спальной пахнет вкусно тобой. Я полежала на твоей подушке и поплакала. Перестелила свои простыни на твою кровать и буду спать на твоей; моя с провалом..." - писала она в ноябре 1902 года.
Факт № 87. Чехов «предсказал», что из Рахманинова выйдет «большой человек»
С Рахманиновым Чехов познакомился в Ялте, Рахманинов был аккомпаниатором на концертах Шаляпина.
Позже Рахманинов с гордостью вспоминал, как на одном из первых концертов к нему подошел Чехов сказал: «Из Вас, молодой человек, выйдет большой человек». В ответ Рахманинов удивился такому предположению, Чехов же объяснил свое «предсказание» просто – «это написано на вашем лице».
Знакомство Рахманинова и Чехова было не очень близким. Но в одном из писем Чехов просит сестру передать через музыкальный магазин Юргенсона или Гутхейля несколько своих рассказов для Рахманинова.
Рахманинов в ответ тоже преподнес Чехову подарок - экземпляр своей «фантазии для оркестра» с надписью: «Дорогому и глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову, автору рассказа «На пути», содержание которого, с тем же эпиграфом, служило программой этому музыкальному сочинению…» Сейчас этот экземпляр хранится в библиотеке Чехова в ялтинском Доме-музее.
Факт № 86. Почти все свое наследство Антон Чехов завещал сестре Марии
В июле 1904 года ежедневная петербургская газета «Русь» сообщала: «наследство, оставшееся после А.П.Чехова, как теперь выяснилось, составляет, кроме авторских прав на пьесы, дом в Ялте, стоящий 50 000 р., клочок земли в Гурзуфе и довольно большой участок вблизи Партенита».
Чехов написал завещание еще в 1901 году. В письме на имя сестры Марии Павловны, датированном 3 августа 1901 года, он завещал сестре в пожизненное владение ялтинскую дачу, деньги и доход с драматических произведений. Жене своей Ольге Книппер он завещал пять тысяч рублей и дачу в Гурзуфе. Последними фразами чеховского письма-завещания были: "Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно".
В феврале 1905 года состоялось заседание Московского окружного суда, на котором братья и вдова писателя отказались от своей доли наследства в пользу Марии Павловны Чеховой.
Таким образом «Белая дача» в Ялте со всем содержимым (книги, рукописи, письма, фотографии, картины и др.) перешла во владение Марии Павловны Чеховой. Она сохранила мемориальные комнаты в неприкосновенности. Позднее «Белая дача» стала домом-музеем писателя.
(Цитата из газеты «Русь» приводится по материалам сайта «Газетные старости»)
Факт № 85. Чехов говорил, что «учился писать» у Лермонтова
О большом интересе Чехова к Лермонтову и о высокой оценке его творчества говорили многие современники Антона Павловича - Бунин, Лужский, Щукин и другие. Чехов и сам признавался: «Я не знаю языка лучшего, чем у Лермонтова. У него я учился писать».
Пожалуй, одним из самых ярких подтверждений такого отношения Чехова к творчеству Лермонтова служит воспоминание Бунина о разговоре с Антоном Павловичем, во время которого тот сказал о «Тамани»: «Не могу понять, как мог он, будучи мальчиком, сделать это! Вот бы написать такую вещь да еще водевиль хороший, тогда бы и умереть можно!».
«Лермонтовский» след в творчестве Чехова – одна из излюбленных для литературоведов тем.
Факт № 84. Чехов любил «править» чужие рассказы и называл это гимнастикой для ума
В письмах 80-х годов Чехов признавался, что очень любит «править» чужие сочинения – даже просил Суворина присылать ему для «шлифовки» рассказы из «Нового времени», а позже стал редактировать для него ряд «субботников» и выступал в качестве редактора рассказов неизвестных авторов для журнала «Русская мысль».
Это занятие Чехов считал «гимнастикой для ума». Таких «правок», где можно было бы сопоставить первоначальный вариант с чеховским, осталось, к сожалению, не очень много, но и сохранившиеся дают представление о том, как могла происходить эта редакторская работа.
Среди них, например, - рукописи Е.Шавровой и А.Писаревой или правка, сделанная Антоном Павловичем в рассказе Короленко «Лес шумит» из книги «Очерки и рассказы». (И выполненная, по всей видимости, исключительно для себя – сам Короленко ее никогда не видел). Кстати, Толстой пошутил как-то, что если бы Чехов редактировал произведения Короленко, то из рассказа последнего получилось одно предложение.
В рассказе «Лес шумит» из первоначального текста и впрямь исчезло многое: Чехов вычеркнул начало, отдельные фразы, излишние подробности и описания, повторы и «лирические воспоминания» в речи главных героев. В общем, все, что, по его мнению, «перегружало» произведение – и стилистически, и семантически. Эта правка – прекрасный образец того, какой Чехов видел прозу – с его страстью к емкости, сдержанности, описательной краткости, умению выразить многое при помощи нескольких фраз.
Факт № 83. Репину однажды удалось сделать «лучший и проникновеннейший» портрет Чехова, который позже был утерян
Илья Репин вспоминал в своей заметке о встречах с Чеховым, написанной для газеты «Одесские новости»: «Один раз в собрании «Литературного общества» мне удалось сделать с него очень удачный набросок (он не позировал). Кто-то выпросил этот набросок по обыкновению (их много сделано за время моего посещения собрания с разных лиц)».
Судьба этого наброска оставалась неизвестной, пока в 1940-50-х не возникла дискуссия о том, когда он мог быть сделан. Тогда же возник вопрос, не мог ли этот набросок видеть кто-то из друзей Репина и Чехова. По словам Чуковского, он слышал об этом рисунке от Репина и Потапенко, который отзывался о нем как о «лучшем и проникновеннейшем» портрете Чехова.
В 1979-м году, после долгих лет поисков, рисунок был найден в частном собрании и приобретен Институтом русской литературы (Пушкинским Домом) – он представлял собой выполненный карандашом групповой портрет, датированный 30-м января 1889 г., на котором Чехов был изображен среди нескольких фигур на дальнем плане.
Факт № 82. Современники вспоминали о Чехове как о человеке «необычайной скромности»
Можно сказать, что известность пришла к Чехову в молодые годы: в 28 лет он уже был известным писателем, получившим Пушкинскую премию. При этом, по воспоминаниям современников, шумной славы и всего с нею связанного Антон Павлович очень не любил – например, нервничал, когда нужно было выходить на поклоны в театре.
Воспоминания об удивительном сочетании в характере Чехова общительности и открытости с «необычайной скромностью» «проскальзывают» практически во всех воспоминаниях о нем. Вот как, например, писал о Чехове его современник И.Н. Потапенко: «Он был не из тех, что любят производить впечатление... Когда он замечал, что от него ждут и, что называется, смотрят ему в рот, он как будто старался как можно меньше отличаться от всех».
А по словам английского писателя Томаса Манна, истинное величие Чехова заключалось в его скромности.
Факт № 81. Репин вспоминал, что при первой встрече Чехов напомнил ему тургеневского Базарова
Чехов и Репин познакомились в 1887-м году. Встречались и переписывались они нечасто ("И в жизни мне не посчастливилось в общении с ним. Встречались очень редко", - писал Репин), но высоко ценили творчество друг друга. Чехов несколько раз посещал мастерскую Репина, а Репин зачитывался его рассказами. Им довелось работать вместе - в 1888-м году Репин и Чехов совместно участвовали в издании сборника "Памяти В. М. Гаршина": первый поместил туда рисунок к рассказу "Художникам", второй - свой рассказ "Припадок". Русское Литературное общество в 1888-1889 отчетном году почти одновременно избрало их своими членами-сотрудниками, где они также виделись.
О первой встрече с Чеховым Репин вспоминал так: "Положительный, трезвый, здоровый, он мне напоминал тургеневского Базарова. ... Тонкий, неумолимый, чисто русский анализ преобладал в его глазах над всем выражением лица..." Возможно, аналогия с Базаровым возникла у Репина еще и оттого, что Чехов занимался медициной - по воспоминаниям художника, Антон Павлович с увлечением рассказывал ему случай из своей практики земского врача. Но главным, несомненно, были личные качества писателя, которые Репин сумел передать с необыкновенной выразительностью: "Враг сантиментов и выспренних увлечений, он, казалось, держал себя в мундштуке холодной иронии и с удовольствием чувствовал на себе кольчугу мужества. ... Мне он казался несокрушимым силачом по складу тела и души".
Факт № 80. В русском искусстве Чехов отводил себе "98-е место"
В письме к брату Петра Ильича Чайковского, Модесту Ильичу, Чехов писал: "Если говорить о рангах, то в русском искусстве он (П. И. Чайковский) теперь занимает второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. (Третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое)".
К Толстому Чехов относился с необыкновенным уважением и трепетом. Несомненно, в определенный период философия и произведения Толстого оказывали на его творчество большое влияние - особенно сильно оно было в 80-ые годы.
Антону Павловичу принадлежат, например, такие слова: "Если бы умер Толстой, в моей жизни образовалось бы большое пустое место". Или такие - "в своей жизни я ни одного человека не уважал так глубоко, можно сказать беззаветно, как Льва Николаевича" и "Толстой-то, Толстой! Это, по нынешним временам, не человек, а человечище, Юпитер!"
Чайковского, которого Чехов считал одним из талантливейших композиторов, он ценил не менее высоко. "Я готов день и ночь стоять почетным караулом у крыльца того дома, где живет Петр Ильич, - до такой степени я уважаю его", - это строки из того же письма, которое Чехов адресовал Модесту Чайковскому.
Факт № 79. Обращение Гаева к «многоуважаемому шкафу» Чехов взял из детства
«Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания», - произносит в одной из сцен пьесы «Вишневый сад» Гаев.
В Таганроге у Чеховых был шкаф из красного дерева, в котором Евгения Яковлевна прятала от детей сладости. Дети, в том числе и маленький Антоша, подходили к этому шкафу, кланялись ему и в шутку называли «дорогим» и «многоуважаемым». Работая над «Вишневым садом», Чехов «превратил» это воспоминание в знаменитое обращение Гаева к шкафу.
Факт № 78. Книгоиздательство "Знание" предложило Чехову за "Вишневый сад" небывалый для России гонорар
За свою первую публикацию – рассказ «Письмо к ученому соседу», напечатанный в журнале «Стрекоза» в марте 1880 года – Чехов получил гонорар в размере 5 копеек со строки. Последнее его произведение – пьеса «Вишневый сад» - стоила уже намного дороже.
В январе 1904 года газета «Новости дня» сообщала: «Книгоиздательство «Знание» предложило А.П.Чехову за напечатание "Вишневого сада" 5 000 рублей - по 1 1/2 тысячи рублей за лист. Гонорар - небывалый в России. Пьеса будет напечатана в особом сборнике вместе с произведениями Горького и др.»
(Цитата из газеты "Новости дня" приводится по материалам сайта «Газетные старости»)
Факт № 77. Дело Дрейфуса положило конец многолетней дружбе Чехова и Суворина
Чехов и Суворин были друзьями более десяти лет. Но в 1898 году конец многолетней дружбе положило отношение Суворина к так называемому «делу Дрейфуса».
Дело Дрейфуса – громкий судебный процесс (1894-1906) по делу о шпионаже в пользу Германской империи, в котором обвинялся французский офицер, еврей родом из Эльзаса, капитан Альфред Дрейфус. В защиту Дрейфуса выступил писатель Эмиль Золя, который утверждал, что обвинение против Дрейфуса было сфабриковано. Письмо Золя, опубликованное в газете «Аврора», произвело потрясающее впечатление на общественность Франции, Европы и всего мира. В газетах началась травля не только Дрейфуса, но и вступившегося за него писателя.
Чехов следил за делом Дрейфуса и, изучив доступные материалы дела (стенограмму судебного процесса), пришел к выводу о невиновности Дрейфуса. Он поддерживал Золя и восхищался его мужеством и честностью.
Последней каплей в раздоре Чехова и Суворина стала публикация 29 января 1898 года в суворинском «Новом времени» скандальной статьи о деле Дрейфуса. «Новое время», всячески старались очернить знаменитого французского писателя. «Новое время» обвиняло всех тех, кто выступал в защиту Дрейфуса, в том, что они подкуплены «еврейским синдикатом».
Чехов решился на полный разрыв с Сувориным. В одном из писем Чехов издевается над грязными баснями «Нового времени» о «еврейских деньгах»: «Золя благородная душа, и я (принадлежащий к синдикату и получивший уже от евреев 100 франков) в восторге от его порыва». Следующем письме Суворину означало для Чехова полный разрыв со «стариком», как он называл Суворина. Он писал, что дело Дрейфуса «заварилось» на почве антисемитизма, «на почве, от которой пахнет бойней».
Позднее в письме к брату Александру он, возмущаясь сообщениями корреспондентов «Нового времени» о деле Дрейфуса, пишет: «Как никак, а в общем Новое Время производит отвратительное впечатление… Это не газета, а зверинец, это стая голодных, кусающих друг друга за хвосты шакалов, это чёрт знает что».
Факт № 76. Суворина называли «ласковым врагом» Чехова
Почти двенадцать лет Суворин был издателем чеховских книг и другом Антона Павловича, но отношения писателя и издателя были весьма сложными. Многие называли Суворина «ласковым врагом» Чехова. А исследователь жизни Чехова Дональд Рейфилд даже сравнивает их отношения с отношениями Фауста и Мефистофиля.
Суворин в ту пору был и сила и власть, писал о нем Корней Чуковский в своей книге «Чехов». Суворин был издателем самой распространенной в России газеты, человек с огромными связями и притом колоссально богатый. Враги и завистники упорно твердили, что Чехов сошелся с ним не бескорыстно.
Но Чехов был человеком гордым и старался всячески развести рабочие и личные отношения с Сувориным. Чехов пишет своему издателю: «Скажу Вам откровенно и между нами: когда я начинал работать в «Новом времени», то почувствовал себя в Калифорнии... и дал себе слово писать возможно чаще, чтобы получать больше, - в этом нет ничего дурного; но когда я поближе познакомился с Вами и когда Вы стали для меня своим человеком, мнительность моя стала на дыбы, и работа в газете, сопряженная с получкой гонорара, потеряла для меня свою настоящую цену... я стал бояться, чтобы наши отношения не были омрачены чьей-нибудь мыслью, что Вы нужны мне как издатель, а не как человек...».
Анна Ивановна Суворина, первая жена издателя, в своих мемуарах вспоминала: «мы с Чеховым быстро подружились, никогда не ссорились, спорили же часто и чуть не до слез - я, по крайней мере. Муж мой прямо обожал его, точно Антон Павлович околдовал его».
И сам Чехов многократно отмечал свое увлечение личностью Суворина. В одном из писем брату Александру он замечает по поводу Суворина: «напрасно этот серьезный, талантливый и старый человек занимается такой ерундой, как актрисы, плохие пьесы…».
Факт № 75. Чехов опасался, что работа в газете «Новое время» бросит тень на его репутацию
В газете «Новое время» Чехов начал писать под своим собственным именем, на этом настоял Суворин. Но начав сотрудничать с суворинской газетой Антон Павлович долго сомневался в правильности сделанного выбора. В феврале 1886 года он писал Билибину: «Надо полагать, после дебюта в «Новом времени» меня едва ли пустят теперь во что-нибудь толстое... Как Вы думаете? Или я ошибаюсь?».
Время показало, что Чехов ошибался, когда думал, что нелестная репутация «Нового времени» может пасть и на него. Писатель Короленко как-то заметил: «… ни в «Новом времени», ни вне его Чехов не написал ни одной строки, в которой ему пришлось бы каяться, от которой пришлось бы отрекаться... Не отрекаться, не каяться — это редкая судьба, выпадающая на долю писателя. Она дается не всем».
Суворин стал владельцем «Нового времени» в 1876 году, и при нем газета приобрела весьма противоречивую репутацию. К концу 1870-х годов цензура уже называла "Новое время" самой "умеренной и благонамеренной из петербургских газет". А Салтыков-Щедрин дал ей сатирическое прозвище "Чего изволите?". Газета была закрыта в 1917 году, на следующей день после октябрьской революции, Ленин называл «Новое время» «образцом продажных газет».
В апреле 1899 года Чехов писал Суворину об отношении к его газете: «Составилось убеждение, что "Новое время" получает субсидию от правительства и от французского генерального штаба».
Но непрозрачные намеки Чехова видимо не были услышаны Сувориным. В письме Я. Павловскому он упоминает об этом: «Новое время» продолжает гнуть свою линию и будет гнуть. Я недавно послал Суворину длинное письмо, в котором вполне искренно, без обиняков написал, в чем общество главным образом обвиняет нововременцев, писал про субсидию, которую якобы «НВ» получает от правительства и от генерального штаба французской армии, писал про каннибальцев и проч. Послал это письмо и теперь жалею, так как оно бесполезно, оно как бульканье камешка, падающего в воду».
Факт № 74. Суворин открыл для Чехова все литературные двери
С Сувориным Чехов познакомился в декабре 1885 г., когда, по приглашению Лейкина, впервые приехал в Петербург. Алексей Сергеевич Суворин был этаким русским самородком - журналист, драматург и театральный критик, он пробился из самых низов, став весьма успешным коммерсантом и издателем.
Суворин сыграл немаловажную роль в дальнейшем литературном успехе Чехова, многие даже говорили, что именно он открыл для Чехова все литературные двери и даже поспособствовал получению им Пушкинской премии за сборник "В сумерках".
"Я был поражен приемом, - сообщал Чехов старшему брату 4 января 1886 года, - который оказали мне питерцы. Суворин, Григорович, Буренин... всё это приглашало, воспевало... и мне жутко стало, что я писал небрежно, спустя рукава".
По-видимому, тогда же, по настоятельному совету Григоровича, Суворин решил пригласить Чехова в свою газету.
15 февраля 1886 года в газете "Новое время", которую издавал Суворин, появился дебютный рассказ Чехова "Панихида".
Через неделю Лейкин писал Чехову: "Поздравляю Вас с дебютом в "Новом времени". Мне Суворин недели три тому назад сообщил уже, что Курепину было поручено вести с Вами переговоры. Вот против этого дебюта я ничего не могу сказать и даже радуюсь за Вас. Здесь можно рассчитывать помещать товар постоянно, к тому же Суворин платит прекрасно".
Гонорар Чехова в "Новом времени" был значительно выше, чем в других изданиях; своего нового сотрудника Суворин не связывал сроками и в объеме рассказов не ограничивал. "Я радуюсь, - писал Чехов 21 февраля 1886 г., - что условием моего сотрудничества Вы не поставили срочность работы. Где срочность, там спешка и ощущение тяжести на шее <...> Назначенного Вами гонорара для меня пока вполне достаточно@.
Факт № 73. У Чехова была целая армия горячих поклонниц, которых называли "антоновками"
За Чеховым постоянно следовали восторженные поклонницы, когда в 1898 году Чехов перебрался в Ялту, многие из них отправились в Крым за своим кумиром.
В январе 1902 года газета «Новости дня», цитата из которой приводится на сайте «Газетные старости», писала: «В Ялте, где живет А.П.Чехов, образовалась, по словам "Саратовского Дневника", целая армия бестолковых и невыносимо горячих поклонниц его художественного таланта, именуемых здесь "антоновками". Последние бегают по набережным Ялты за писателем, изучают его костюм, походку, стараются чем-нибудь привлечь на себя его внимание и т.д. - словом производят целую кучу нелепостей. Идеал этих безобидных существ весьма скромен: "видеть Чехова", "смотреть на Чехова"».
Факт № 72 Семь лет «мелиховского сидения» наложили особый отпечаток на творчество Чехова
Мелихово. Музей - усадьба А.П. Чехова
Усадьбу в Мелихово Чехов купил в 1892 году и прожил здесь до 1899. Брат писателя Михаил Чехов вспоминал: «… семь лет «мелиховского сидения» не прошли для него даром. Они наложили на его произведения этого периода свой особый отпечаток, особый колорит. Это влияние признавал и он сам. Достаточно вспомнить об его «Мужиках» и «В овраге», где на каждой странице сквозят мелиховские картины и персонажи».
По свидетельствам современников и мелиховских старожилов, село Уклеево (фигурирующее в повести «В овраге») во многом воспроизводит жизнь близких к Мелихову сел Крюково и Угрюмово. Например, в селе Угрюмове на поминках фабриканта Костикова дьячок съел всю икру, о чем долго потом помнили. Этот случай Чехов и воспроизвел в самом начале повести «В овраге», написанной им в 1900 году, уже после отъезда из Мелихово: «Село Уклеево лежало в овраге, так что с шоссе и со станции железной дороги видны были только колокольня и трубы ситценабивных фабрик. Когда прохожие спрашивали, какое это село, то им говорили: - Это то самое, где дьячок на похоронах всю икру съел…»
Факт № 71. Однажды Чехов «угадал» в знакомом Станиславского самоубийцу
Необыкновенная наблюдательность Чехова и его внимание к деталям, без которых не могло бы быть его литературы, находили отражение и в повседневной жизни.
Например, К.С. Станиславский вспоминал такой случай: «Однажды ко мне в уборную зашёл один близкий мне человек, очень жизнерадостный, весёлый, считавшийся в обществе немножко беспутным. Антон Павлович всё время очень пристально смотрел на него и сидел с серьёзным лицом молча, не вмешиваясь в нашу беседу. Когда господин ушёл, Антон Павлович в течение вечера неоднократно подходил ко мне и задавал всевозможные вопросы по поводу этого господина. Когда я стал спрашивать о причине такого внимания к нему, Антон Павлович мне сказал:
– Послушайте, он же самоубийца.
Такое соединение мне показалось очень смешным. Я с изумлением вспомнил об этом через несколько лет, когда узнал, что человек этот действительно отравился».
