Звиняцковский В. Я. директор Института русского языка и литературы Украинской академии русистики (Киев), гл. ред. журнала «Русский язык и литература в учебных заведениях» / 2008

http://fotokto.ru/

«Гоголь, по своей родословной, принадлежал к высшему сословию в Малороссии и в числе своих предков мог считать несколько личностей, хорошо памятных истории»1. К такому выводу пришел П. А. Кулиш, прочитав «с живейшим любопытством <...> сухой дворянский протокол поэта, по которому род его восходит ко временам воинственного Остапа» 2.
Остапом первый биограф Гоголя называет гетмана Правобережной Украины (в 1675 — 1679 гг.) Евстафия Гоголя. И тут же сетует, что «это имя, выброшенное волнами событий на широкий берег истории, остается до сих пор отрешенным от живых интересов нашего ума и чувства» 3. Можно добавить: и оставалось еще полтора века, подобно именам большинства украинских гетманов.
Но вот сегодня украинские и польские историки уже гораздо больше и лучше Гоголя — автора «Тараса Бульбы» и даже Кулиша — автора «Черной рады» знают о том, что же происходило на Украине во времена гетмана Остапа Гоголя. Более того, сегодня я могу взять в киевских архивах те документы, к которым не имел доступа еще в конце 1980-х, когда писал книгу, где, в частности, доказывал, что действие «Тараса Бульбы» на самом деле происходит в середине XVII века 4. А поляки, которые в то же самое время и даже раньше начали «копать» со своей стороны, тоже только сейчас начинают печататься. Недавно в Кракове вышла книга «Гетман Петр Дорошенко и Польша» 5, автор которой умер еще в 1973 г. При жизни ему не позволили ни опубликовать свой труд, ни защитить его как диссертацию. А между тем источники, которые он задействовал, имели бы тогда принципиальное значение, и в частности для понимания мировоззрения и творчества Гоголя.
Почему же по эту сторону железного занавеса подобные исторические сведения столь долго и тщательно скрывались? Да потому что XVII век на Украине следовало изображать в стиле «ампир», как это и пытался делать Гоголь уже в первой редакции «Тараса Бульбы», еще более определенно — во второй редакции.
Смысл этого обновленного «Тараса Бульбы» в самый момент его появления точно определил Белинский: он «исчерпал <...> всю жизнь исторической Малороссии и в дивном, художественном создании навсегда запечатлел ее духовный образ: так ваятель уловляет в мраморе черты человека и дает им бессмертную жизнь...»6. Между тем подлинная «жизнь исторической Малороссии», как это прекрасно знал сам Гоголь (что я и собираюсь доказать), имела мало общего с «дивным, художественным созданием». Ведь как мы помним со школьных лет, пафос «Тараса Бульбы» состоит в воспевании бескомпромиссной борьбы украинцев с поляками, а в финале второй редакции — еще и в логическом обосновании неизбежности воссоединения с Россией. И, разумеется, ни слова о государственных амбициях той самой украинской элиты, из которой вышел Гоголь и духовную связь с которой в глубочайшей тайне он хранил.
Сказать, что в николаевской России, в эпоху жестокого подавления и польского, и украинского национально-освободительных движений, пафос «Тараса Бульбы» пришелся ко двору — значит ничего еще не сказать о том очевидном рубеже, с которого империя начинает тщательно следить за литературным реноме своих западных окраин. Ведь еще в первом выпуске «Полярной звезды» была возможна публикация, например, повести Ф. Булгарина «Освобождение Трембовли» с подзаголовком «Историческое происшествие XVII столетия». Трембовля или Теребовля, крепость на Подолье, показана в момент ее героической обороны поляками от турок, и при этом поляки (у Булгарина) говорят: «Серко, Ханенко и Дорошенко посеяли раздоры между казаками, которые не могут теперь помочь нам в крайности»7.
Для большинства читателей «Полярной звезды» это замечание осталось исторической загадкой, но уж конечно не для Гоголя. Ведь это именно его предок Остап Гоголь, в то время могилев-подольский полковник, должен был прийти на помощь Теребовле и другим осажденным турками подольским крепостям. Как мы дальше увидим, автор «Тараса Бульбы» вполне мог знать об этом, как и о том, почему именно его предок не пришел в тот момент на помощь полякам, как и о многом другом (хотя, конечно, он обо всем этом знал меньше, чем знаем мы сегодня, когда стали доступны архивы).
Оказывается, город Дубно, осада которого так же много значит в сюжете «Тараса Бульбы», как осада Трои в сюжете «Илиады», неспроста привлек к себе интерес автора повести — впрочем, никогда в нем не бывавшего (так же, как Булгарин в Теребовле — иначе бы он знал, что древние стены этой крепости стоят и поныне, а не «сравнялись с землею»8). Но дело в том, что с Дубном связано и происхождение самого рода Гоголей.
Обратим внимание на владельцев Дубна (с 1620 г.) князей Заславских и на то, как они обращались со своими мелкопоместными соседями. Вот что, например, в 1626 г. писал Юрий Заславский одному из таких мелких шляхтичей, требуя себе уступок в земельной тяжбе: «Якщо не уступиш, накажу хлопам потрепати тебе киями»9. Прозвище или фамилия (укр. прізвище) адресата этого письма — Гоголь.
Итак, некий мелкопоместный Гоголь жил близ Дубна, на своем хуторе, подобном хутору Тараса Бульбы, и подвергся «наезду» дубновского магната. История умалчивает о том, упорствовал ли он и его потрепали-таки киями или, что более вероятно, все же уступил крупному феодалу и затем, как обычно бывало при таком повороте событий, был принят к нему на службу в Дубно. Так или иначе, есть веские основания полагать, что карьера Гоголей на польской службе началась именно в Дубне и, во всяком случае, изначально была тесно связана с этим оплотом князей Заславских.
Но проходит ровно полвека, и незнатное, небогатое семейство Гоголей выдвигает своего представителя на высшую военно-административную должность Правобережной Украины. Как сообщает «Летопись Самовидца», «король польский поставил гетманом казацким подольского полковника Евстафия Гоголя, которого после войны с турками перевели в Полесье. Заняв литовские города, он расположился в Дымере со значительным войском, получавшим плату деньгами и сукном от короля, а живность — с людей»10.
В 1834 — 1835 гг., в пору работы над «Тарасом Бульбой», Гоголь располагал многими сводами украинской истории. Среди них, кроме популярной среди столичных литераторов «Истории русов», были, по свидетельству М. Максимовича, еще и два разных списка «Летописи Самовидца»11. Так что если бы даже информация о предке-гетмане не дошла до писателя по линии семейных преданий (но она дошла — и, как мы сейчас увидим, во многих цветистых подробностях), то он уж никак не пропустил бы ее в летописях.

Но действительно ли гетман Евстафий (Остап) Гоголь был предком Н. В. Гоголя? Или же это дед писателя Афанасий Демьянович Яновский, служивший в гетманской канцелярии и имевший доступ к архивам, просто присвоил себе грамоту, жалованную польским королем Евстафию (Остапу) Гоголю 6 декабря 1674 г., и дерзко представил ее Киевскому дворянскому собранию в доказательство своего дворянства в 1788 году, сопроводив ее устной легендой о том, как Гоголи стали Яновскими? Ведь, по сути дела, никаких достоверных доказательств столь чудесного превращения не существует — или же они (пока?) не найдены.
Впрочем, в генеалогии многих знаменитых украинских (и только ли украинских?) родов немало подобных чудес. В случае же с автором «Тараса Бульбы» вопрос его веры в предка-гетмана существенно важнее вопроса о «подлинной» генеалогии. А потому обратимся к тексту единственного генеалогического документа — пресловутой польской грамоты, писателю, несомненно, известной. Она гласила: «За преданность нам и Речи Посполитой шляхетного Гоголя, нашего могилевского полковника, каковую он проявил в нынешнее время, перейдя на нашу сторону, присягнув нам в послушании и передав Речи Посполитой могилевскую крепость; поощряя его к дальнейшим услугам, жалуем ему наше село, называемое Ольховец, как ему самому, так и нынешней жене его; по смерти же их сын шляхетный Прокофий Балачко Гоголь также будет пользоваться пожизненным правом»12.
Интересно, что Аф. Гоголь-Яновский в своем прошении о предоставлении дворянства называл своего предка Остапа Гоголя — Андреем Гоголем! На этом основании Ал. Лазаревский обвинял деда автора «Тараса Бульбы» в равнодушии к знаменитому предку: «...праправнук уже не знал имени своего прапрадеда, хотя это был человек видный, о котором можно было бы справиться и в книгах»13. «Но можно предположить и другое, — возражает сегодня Лазаревскому Ю. В. Манн: — именно потому, что Евстафий Гоголь был человек достаточно известный, Афанасий Демьянович предпочел не докапываться до истины <...>»14
И это совершенно верно: для российских подданных XVIII века Евстафий — прямой предшественник «предателя» Мазепы, за такого предка Афанасия Демьяновича по головке бы не погладили, потому он и не раскрывает всего послужного списка гетмана Евстафия Гоголя, останавливаясь на полковнике. Найдя в письме Гоголя к матери 1849 года упоминание о некоем «полковнике Яне Гоголе» (никогда не существовавшем), Ю. В. Манн объясняет такую нелепость «незнанием, но никак уж не хитростью или затаенной целью», полагая, что «хитрить в частном письме к матери не было никакой необходимости»15.
Мне же представляется, что такая необходимость была. Писателя и без того уж в петербургских салонах обвиняли, что его «вся душа хохлацкая вылилась в „Тарасе Бульбе“»16. Незадолго до этого Осип Бодянский впервые издал «Летопись Самовидца»17. Вся украинская элита кинулась читать эту и другие изданные к тому времени летописи, в которых Евстафий Гоголь занимает отнюдь не последнее место... В этих условиях — видимо, поддавшись общему настроению полтавчан — и Мария Ивановна начала хлопотать о родословной. Сын предпочитает умерить пыл матери: «Если не докажется происхождение от полковника Яна Гоголя (уж не с именем ли польского короля связана — на подсознании — оговорка? — В. З.), то род будет записан в 8 книгу. Шестая книга, конечно, почетнее, но права почти те же». И уж конечно слишком неправдоподобно было бы предполагать простое совпадение имен Остап и Андрий в «Тарасе Бульбе» с другой парой Остап/Андрий: c именем знаменитого предка и, так сказать, эвфемизмом — придумкой Афанасия Демьяновича.
Что до Яна Гоголя, то это был тот самый прапрадед писателя, священник, прибывший на Полтавщину с исторической родины Гоголей — Подолья в 1695 г., от которого прадед Гоголя Демьян Янович (Иванович) получил (по всей видимости, в семинарии) фамилию Яновский. Кстати, еще Лазаревский обращал внимание на то, что отчество этого Яна было не Прокофьевич (как якобы должно было следовать из королевской грамоты), а Яковлевич, и на этом основании делал предположение о том, что происхождение полтавских Гоголей от подольского гетмана есть ничто иное, как семейный миф.
Однако несколько лет тому назад увидела свет книга киевского историка Тараса Чухлиба о гетманах Правобережной Украины18. В ней впервые собран и систематизирован богатый архивный материал и есть специальная глава о Евстафии Гоголе. Из нее мы теперь точно знаем, что у Остапа Гоголя, как у Тараса Бульбы, было два сына. Правда, историк выдвигает предположение, что был еще и некий «пасынок Баляцко». Однако из цитированной выше грамоты польского короля (на которую Т. Чухлиб даже не ссылается) нам известно, что Балачко (так надо читать это по-польски, а вовсе не Баляцко) — не фамилия, а индивидуальное прозвище сына Остапа — Прокофия, которому и досталось родовое имение по смерти отца.
Имя же второго сына можно восстановить по отчеству внука Ивана (или Яна) Яковлевича. И хотя документы, в которых упоминался бы Яков Гоголь, (пока?) не найдены, логично было бы предположить, что это именно он был тем первым сыном Остапа Гоголя, который, как сообщают источники (не называя его по имени), погиб в конце 1671 г. при штурме Могилева-Подольского, полковничьей резиденции его отца (тогда еще не гетмана), войсками Яна Собеского (тоже тогда еще не короля, а коронного гетмана). Что же касается Прокофия Балачко, то он, по сообщению тех же польских источников19, при штурме Могилева был только ранен.
В судьбе сыновей Остапа Гоголя есть один эпизод почти по «Тарасу Бульбе». Он связан с их учебой в основанном в 1661 г. Львовском университете, где они осваивали латинскую ученость — подобно тому, как сыновья Бульбы осваивали ее же в Киеве.
В январе 1663 г. полковник Гоголь в очередной раз принял сторону поляков, поддержав на Чигиринской раде Тетерю, не скрывавшего своей польской ориентации. Но проходит буквально несколько месяцев, и тот же Тетеря, избранный гетманом, униженно жалуется на Гоголя королю: «Гоголь не только замарал себя, но и ко мне всем, что ни делал, вызвал такое отвращение, что меня почти перестали любить»20. А все дело в том, что Тетеря откровенным угодничеством полякам разочаровал Гоголя, и тот решил поддержать царского ставленника Брюховецкого, выступившего в поход на Правобережье. Уже летом 1664 г. Гоголь объявил себя подданым московского царя и выдвинул свой полк на помощь войску Брюховецкого. Вот тут-то Станислав Потоцкий, львовский воевода, и велит взять в заложники сыновей Гоголя. В Остапе Гоголе, в отличие от Тараса Бульбы, отцовские чувства возобладали над политическими страстями, и вместо того, чтобы поддержать Брюховецкого, он вступает с ним в бой, лишь бы только во Львове не случилось чего плохого с его сыновьями.
Любовь Гоголя к сыновьям получила международную известность и была еще раз использована в далеко не мирных целях. Когда Гоголь вместе с гетманом Петром Дорошенко после Андрусовского перемирия России и Польши (1667) решил предаться султану, турецкий паша, который, видимо, именно в Могилеве вел в августе 1669 г. переговоры с Дорошенко о протекторате, в качестве залога достигнутых договоренностей увез с собою в Яссы... все тех же сыновей Остапа Гоголя.
«Летопись Самовидца», прекрасно известная автору «Тараса Бульбы», пестрит примерами чудовищных преступлений турецких «бусурман» против христианской веры во время их совместных походов с дорошенковским войском. И хотя с «бусурманами» не так давно ходил и крушил украинские города, от Немирова до Дубна, и сам Хмельницкий, времена переменились, так что последним сокрушительным ударом по некогда огромному авторитету гетмана Дорошенко стало его участие (с 12-тысячным отрядом) в оккупации Подолья 100-тысячной турецко-татарской армией под личным предводительством султана и хана. В результате все казачество переметнулось к ставленнику Москвы Ивану Самойловичу, гетманство которого было подтверждено на новой Переяславской раде в 1674 г.
Сообщая об этом факте, Самовидец говорит: «Итак, на раде в Переяславе было подтверждено гетманство Ивана Самойловича обеими сторонами Днепра вплоть до самого Днестра, только над Днестром Гоголь, не желая потерять полковничество, оставался с Дорошенко, и через него отправлялись посольства к туркам»21. Поневоле вспоминается «гордый гоголь на Днестре» в финале второй редакции «Тараса Бульбы».
Что же касается «посольств к туркам», то, может быть, в качестве посланников использовались и сами «казацкие заложники» в Яссах, сыновья Остапа Гоголя — до осени 1671 г., когда они вернулись в Могилев, где один из них погиб, а второй был ранен.
Итак, можно предположить, что старший сын Остапа, которого звали Яковом, до того, как погиб во время штурма поляками Могилева-Подольского, успел обзавестись сыном Яном. Если это так, то полтавские Гоголи-Яновские происходят именно от старшего сына Остапа Гоголя. Наверное, этот Яков был мужествен и немногословен — в отличие от своего младшего брата, почему-то же получившего прозвище Балачка, т. е. Говоруна.
В общем, налицо классическая контрастная пара гоголевских героев — Остап и Андрий Бульбы. Совпадений слишком много, чтобы не заподозрить молодого писателя в страстном увлечении семейными легендами Яновских и чтобы отказать этим последним в действительной принадлежности к семейному эпосу «тех самых» Гоголей. Примем уж кстати во внимание и то обстоятельство, что старший сын могилевского полковника погиб от рук поляков — тогда как младший вскоре после гибели брата перешел на польскую службу. Но тут есть один нюанс: перешел вслед за отцом, в очередной раз поменявшим политическую ориентацию.
Между прочим, после падения Могилева Остап Гоголь, преследуемый Яном Собеским, едва не погиб при переправе через Днестр. И как же все-таки хорошо знал семейные предания автор «Тараса Бульбы», если предпочел, чтобы его герой (а теперь мы видим, что Остап Гоголь — реальный прототип Тараса Бульбы) так и погиб полковником, избежав еще только предстоявшего прототипу (и довольно-таки бесславного) гетманства.

Но что же на самом деле было дальше?..
Современный украинский историк пишет: «В октябре 1673 г. под Хотином польские войска во главе с Яном Собеским победили многотысячную армию Гусейн-паши. Последний ждал подмоги: нескольких тысяч казаков, которых должен был привести Гоголь. Однако точно неизвестно, принял ли полковник участие в этом сражении»22.
Но прочтем современного польского историка и увидим, что вряд ли Гоголь сражался под Хотином и уж точно не на турецкой стороне. Ведь еще весной 1672 г. «до Варшавы дошли вести, что полковник могилевский Евстафий Гоголь и Лисица осторожно выразили желание примкнуть к полякам». Тогда сенаторы отрядили некоего Мартина Богуша, ротмистра, на переговоры с Гоголем и Лисицей и предоставили ему полномочия давать любые гарантии, которые впоследствии будут утверждены сеймом, «а если бы других полковников и старшину к прежнему послушанию привели, то были бы награждены»23.
Тем временем Дорошенко в своей ставке в Чигирине ведет переговоры с лояльным Москве запорожским гетманом Иваном Сирком о присяге на подданство царю, что и было осуществлено 10 октября 1675 г. А Ян Собеский огнем и мечом идет по Подолью, мстя его населению за поддержку турок. Правобережная Украина после «освободительного» (для поляков) похода Яна Собеского «превратилась в пустыню, полную человеческих костей, руин и пожарищ»24. Вот это наследие и принял под свое «гетманство» Евстафий Гоголь. Однако по Журавненскому договору 1676 г. поляков с турками к последним отошло все Подолье, а Гоголя с его казаками, как мы уже знаем, перевели в Полесье, в Дымер. Оттуда уже рукой подать до Киева, остававшегося русским, и до Днепра, на левом берегу которого укреплялось пророссийское гетманство Ивана Самойловича. К нему-то и побежали дымерские казаки Гоголя: в течение 1677 г. ушло 2 тыс. чел. В то же время Ян Собеский готовился заключить союз с Москвой против турок.
Узнав об этом, Гоголь понимает: «правобережный гетманат» никому не нужен, нет смысла бороться с Самойловичем, пора подумать о душе. Он пишет Самойловичу покаянное письмо, отрекается от своего гетманства и уходит в Межигорский монастырь под Киевом, где по традиции заканчивал свои дни цвет казачества; там, в 1679 г., и умирает. Семья осталась на Правобережье. Судьба младшего сына гетмана, Прокофия, неведома. Зато мы хорошо знаем судьбу потомства его старшего сына, начиная с внука гетмана — Яна... Если, конечно, этот Ян на самом деле был внуком гетмана.
Однако независимо от того, придумал ли Афанасий Демьянович Яновский, что его дед Ян был внуком гетмана, или же он был им на самом деле, — мятежный образ полковника могилевского, гетмана Правобережья, не на шутку встревожил воображение автора «Тараса Бульбы» — и уже хотя бы потому достоин внимания гоголеведов. Что же до «объективной» оценки исторической личности Остапа Гоголя, который на своем веку многократно присягал то русским, то полякам, один раз туркам, а до них еще и шведам, то тут придется согласиться с современным украинским историком, который так объясняет его поступки: «Он при помощи принятия разнообразных иностранных протекций делал все возможное для того, чтобы не дать погибнуть казацкому строю на Правобережье» 25.

Примечания:
1. <Кулиш П. А.>Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем. СПб., 1856. Т. 1. С. 4.
2. Там же. С. 3.
3. Там же. С. 2.
4. См.: Звиняцковский В. Я. Николай Гоголь. Тайны национальной души. Киев, 1994. С. 257–287.
5. Perdenia Jan. Hetman Piotr Doroszenko a Polska. Krakow, 2000.
6. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1955. Т. 6. С. 661.
7. Булгарин Ф. В. Освобождение Трембовли // Предания веков. Русская историческая повесть XIX — начала ХХ столетий в 2-х т. Сост. В. Я. Звиняцковский. Киев, 1990. Т. 1. С. 326.
8. Там же. С. 330.
9. Центральный государственный исторический архив Украины. Ф. 25. Е. х. 173. Л. 400 об.
10. Страна казаков / Сост. А. А. Олейников. Киев, 2004. С. 126.
11. Максимович М. А. Собр. соч. Т. 1. Киев, 1876. С. 525.
12. Перевожу с польского оригинала, опубликованного Ал. Лазаревским (Лазаревский Ал. Сведения о предках Гоголя. Киев, 1901. С. 7).
13. Там же. С. 8.
14. Манн Ю. В. Гоголь. Труды и дни: 1809–1845. М., 2004. С. 12.
15. Там же. С. 14.
16. Из письма А. О. Смирновой от 3 ноября 1844 г. (Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 124).
17. Летопись Самовидца о войнах Богдана Хмельницкого и о междоусобиях, бывших в Малой России по его смерти. М., 1846.
18. Чухліб Т. Гетьмани Правобережної України в історії Центрально-Східної Європи (1663 — 1713). Київ, 2004.
19. См.: Grabowski A. Ojczyste spominki w pismach do dziejow dawnej Polski. Krakow, 1845. T. 1. S. 178.
20. Цит. по: Чухліб Т. Указ. соч. С. 124.
21. Страна казаков. С. 122.
22. Чухліб Т. Указ. соч. С. 126–127.
23. Perdenia Jan. Hetman Piotr Doroszenko a Polska. S. 357.
24. Дорошенко Д. Нариси з історії України. Київ, 1991. Т. 2. С. 88.
25. Чухліб Т. Указ. соч. С. 132.