Адам Козлевич – дядя д’Артаньяна.

Блистательный актёр театра и кино, Народный артист РСФСР Николай Александрович Боярский.Родился 10 декабря 1922 в Колпино,( Петроградская губерния).
Брат Сергея Боярского, дядя Михаила Боярского.

Это был комедийный, трагедийный, драматичный и лиричный - многогранный талант, любимец ленинградской публики .
«В спектакле принимает участие народный артист РСФСР Николай Боярский – дядя МИХАИЛА БОЯРСКОГО!» – в восьмидесятые годы нередко можно было увидеть подобную надпись на афише какого-либо провинциального городка, куда приезжала группа ленинградских артистов «подхалтурить». Местные жители сбегались посмотреть на родственника всеобщего усатого любимца, и некоторые из них неожиданно узнавали в нем трогательного Козлевича из «Золотого теленка» или глупого адъютанта из популярной некогда картины «Музыканты одного полка». Но по-настоящему знали и любили Николая Александровича в его родном Ленинграде, где он сыграл свои лучшие роли на сцене Театра имени Комиссаржевской и на городском телевидении, в городе, где трудились его братья, где до сих пор чтят память его мудрой матери.
Родители Николая Боярского встретились случайно: он был из крестьян, учился в семинарии, затем в духовной академии, она происходила из дворян, была очень образованной, знала шесть языков и мечтала стать актрисой, но поскольку ее семья была достаточно консервативной, с мечтой пришлось расстаться. В дальнейшем Александр Боярский стал митрополитом и в двадцатые годы примкнул к новому религиозному течению – обновленчеству, которое пыталось адаптировать религию к социализму. В результате церковь его отвергла, и до сих пор имя А. Боярского в списках митрополитов не значится. Не обошли стороной его и репрессии – в 36-м Боярского арестовали и посадили якобы на пять лет, но уже через год расстреляли. Семье судьба отца была неизвестна аж до середины восьмидесятых. Мать ждала его до конца жизни – каждый вечер для супруга были готовы ужин и чистая постель. Конечно, он предчувствовал беду, поэтому уговорил жену в начале 30-х официально развестись. Это обстоятельство позволило ей работать: в духовной академии Александро-Невской лавры она преподавала языки, а в Петербургской семинарии среди портретов лучших ее педагогов до сих пор висит портрет Екатерины Николаевны Боярской-Бояновской.

У Боярских было четверо сыновей – трое из них стали актерами. Видимо, мать свою тягу к сцене реализовала через них, а потом эта тяга передалась и сыну Сергея Александровича – Михаилу. Младший из братьев, Николай, собирался быть журналистом или филологом, но в университет вход детям врагов народа был закрыт. Всех подряд брали только в театральный. Его это устроило – профессия творческая. Но тут началась война, и институт он смог закончить только в 48-м.

Уходя в июне 1941 года на фронт, Николай думал, что к осени уже вернется и продолжит учебу. Он даже не успел признаться в любви своей однокурснице Лиде Штыкан, в которую были влюблены процентов девяносто всей мужской половины института. С ее фотографией в кармане гимнастерки многие уходили на войну. Николай в письмах к матери между строк интересовался, как там Лида, чем занимается. Победу он встретил в Кенигсберге – всю Европу отшагал с пехотой. «Хороший ты солдат, Боярский, – говорили его командиры, – да жаль, что сын врага народа. И в звании тебя не повысить, и лишний раз к награде не представить». Смерть не раз смотрела ему в глаза, а однажды была совсем близко: пуля прошла в пяти сантиметрах от сердца. В Ростове попал в плен. Спасла его простая русская женщина – когда колонну военнопленных гнали по улице, по бокам которой стояли местные жители, один из конвоиров отвлекся, и эта женщина выдернула из толпы первого попавшегося пленного. Им оказался Николай Боярский. На него тут же накинули гражданское пальто, а потом несколько месяцев прятали в доме матери этой женщины. С приходом наших войск все остальные военнопленные были расстреляны на городской площади.
«Я сражался за Родину и за Лиду», – скажет потом Николай Александрович. Сохранилось много стихотворений, написанных им в блокнотах и тетрадках в те грозовые годы:
...Зажигая ненависти жало,
В смертный бой ведет меня любовь,
Чтоб горела в пламени кинжала
Бешеная вражеская кровь...
Но не только эти чувства помогли ему вернуться домой. Спасали письма и молитвы матери. Екатерина Николаевна перекрестила его перед уходом на фронт, благословила и не дала этой ниточке порваться. Ежедневно молилась она и за него, и за другого своего сына, Павла, который тоже был на войне. А вернувшись в Ленинград, Николай первым делом бросился в институт с вопросом «где Лида?». Лида же, пережив начало блокады, ушла на фронт медсестрой. Потом, в 45-м, родила сына, замуж не вышла. Успела поработать в БДТ.
Николай Боярский и Лидия Штыкан поженились в 45-м и всю жизнь были вместе. Она служила в Александринке по приглашению самого Вивьена. Молодая красивая героиня была бесконечно популярна у зрителей. Кинематограф запечатлел ее лик всего лишь в десятке фильмов: «Жила-была девочка», «Константин Заслонов», «Мусоргский», «Дорогой мой человек», «В городе С.», «Зеленая карета», «Живой труп»... С возрастом она не сразу смогла перейти на характерные роли и выпала из репертуара на несколько лет. Но скучать Лидии Петровне в этот период не пришлось – в 57-м у Боярских родилась дочь Катя.
У Николая Александровича было все наоборот. Работал в не очень-то знаменитом, но все же любимом зрителями Театре Комиссаржевской, поначалу играл роли второго плана, был неизвестным широкой аудитории актером, пока не сыграл Козлевича в «Золотом теленке». Но тут же надо оговориться: в театре Боярского ценили всегда. Он постоянно был занят в репертуаре и играл премьеру за премьерой. Коллектив «Комиссаржевки» был единой дружной семьей. Лишь однажды Николай Александрович ушел в Театр Ленсовета в спектакль «Жили-были старик со старухой», но через год, пожертвовав хорошей ролью, вернулся. На сцене Николаем Боярским были созданы разноплановые и весьма интересные образы: Миша Бальзаминов в «Женитьбе Бальзаминова», Захар в «Обломове», Голицын в спектакле «Иду на грозу», Харитонов в «Старике», Курюков в постановке «Царь Федор Иоаннович», фельдкурат Кац в комедии о Швейке, Жевакин в «Женитьбе». Одной из самых любимых актером ролью стал военрук Леван Гуриеладзе в спектакле «Если бы небо было зеркалом» – старый, надломленный фронтовик, несущий детям доброту и мудрость. А самой трудной стала роль Сарпиона в «Метели» – горожанину Боярскому предстояло сыграть деревенского вдовца, отца восьмерых детей, занятого поисками невесты.
Но был у Николая Александровича и образ, давно сложившийся в голове и потому знакомый до мельчайших черточек. Это неунывающий храбрый солдат Василий Теркин, прошедший всю войну и в конце концов одержавший верх над самой смертью. Образ, особенно близкий артисту. О нем Николай Александрович мог рассказывать часами. Он по-прежнему оставался солдатом, верно служившим своему делу.

С кино у Боярского взаимная любовь сложилась не сразу. Еще будучи ребенком он мечтал о шапке-невидимке, чтобы беспрепятственно проходить на взрослые киносеансы. Иначе не получалось – и на «цыпочки» перед контролерами вставал, и карликом притворялся... Помогли рассказы Зощенко. Юный Коля читал их перед родственниками и знакомыми, и однажды среди его слушателей оказался директор кинотеатра «Пикадилли». С тех пор мальчик ходил бесплатно на любую картину в любое время. Зато появилась другая мечта – увидеть себя на экране. И в 1936 году она осуществилась. На Волге в Кинешме Яков Протазанов снимал «Бесприданницу». Весь городок жил киносъемками, и вокруг съемочных площадок, естественно, без конца слонялись мальчишки. Там-то и приглянулся «киношникам» будущий народный артист. Снимали сцену, в которой пьяные купцы на палубе парохода играют в кегли арбузами и бутылками. Боярский «играл» десятилетнего мальчишку – пугался дебоширов и убегал за ручку с мамой в трюм парохода... Вот и вся роль. Но мальчик так старался, что заслужил похвалу великого режиссера.
Следующее появление Николая Боярского на экране состоялось лишь через 20 лет. Все эти годы он безуспешно пытался пробиться в кино, но его не брали категорически – и лицо-де у него не киногеничное, и нос-то кривой, и глаза невыразительные, и улыбка неестественная. Когда в 57-м году «Ленфильм» решил снять на пленку спектакль Театра Комиссаржевской «Дон Сезар де Базан», режиссер решил заменить исполнителя роли короля Испании Карла II Николая Боярского на какого-нибудь другого артиста, но театр на это не пошел. Так актер дебютировал в кино уже профессионально. Вновь наступил «мертвый сезон». Боярский поставил на своей кинокарьере крест и на все вызовы киношников для знакомства не откликался. И вот лет через восемь его буквально за уши вытащил на киноэкран Павел Кадочников. Он снимал фильм «Музыканты одного полка» и пригласил Николая Александровича без проб на одну из центральных ролей – адъютанта этого самого полка. Роль удалась. Хвалил режиссер, аплодировали на премьере коллеги, зрители до сих пор вспоминают сцену, когда напрочь лишенный слуха адъютант дирижирует непослушным оркестром. С выходом «Музыкантов одного полка» неожиданно открыли, что Боярский – на редкость артистичен, фото– и киногеничен, и нос как нос, и вообще он просто создан для кинематографа.
Началась целая серия киноролей: советник в «Снежной королеве», Зиновий Борисович в «Катерине Измайловой», Петушков в «Живом трупе», администратор в «Пяти днях отдыха», Кощей в «Новогодних приключениях Маши и Вити», эпизоды, телеспектакли, среди которых «12 стульев», где он великолепно сыграл Кису Воробьянинова. Но, безусловно, наибольшую популярность принес Николаю Боярскому, да и всем исполнителям главных ролей, фильм Михаила Швейцера «Золотой теленок». Творчество Ильфа и Петрова будто не хотело отпускать «своего» актера: в театре им был сыгран Васисуалий Лоханкин, на телевидении – Воробьянинов, а в кино – вот, Адам Козлевич. Хозяин «Антилопы» в исполнении Боярского был смешным и несчастным, нелепым и добрым одновременно. Сцена встречи Козлевича с Остапом-миллионером чрезвычайно трогательна. В ней Николай Александрович продемонстрировал мастерство не только комедийного актера, ему были подвластны очень многие краски. «Лирический комик» – так окрестили его творческую суть ленинградские театральные критики.
Он и человеком был «с двойным дном». На поверку – все легко, весело, с юмором. Даже когда был уже тяжело болен. Рак горла и легких, потеря голоса не позволили ему работать в театре. Когда друзья приходили его навещать (а навещать ракового больного очень тяжело), то сами уходили веселые и окрыленные – он вкладывал в них заряд надежды и радости, и в итоге они жаловались ему на свои проблемы и беды. Люди любили Николая Александровича за его мягкость, доброту, юмор. В глубине же он размышлял о жизни, о бытие, со временем стал религиозным человеком – в молодости это не так проявлялось, а под конец жизни он часто начал ходить в церковь. Об этом знала только дочь. Он вообще не афишировал свои поступки, свою жизнь. Никогда от него нельзя было услышать что-то типа: «Ну давайте я вам расскажу о войне...» Мало кому удавалось разговорить его на эту тему, а если и удавалось, то рассказы эти носили легкий, «юморной» характер. И ордена он не носил, хотя было чем похвастать: два ордена Славы и орден Красной Звезды, не говоря о медалях. Надевалось это все только в День Победы – святой для всех фронтовиков праздник. У Боярского был один выходной костюм и один старенький пиджак – на нем не жалко было просверлить дырочки для наград, вот его-то и надевал раз в году Николай Александрович.

У Лидии Петровны тоже были военные награды, но уж если муж мало говорил о своем военном прошлом, то она и подавно. У них и без того было немало тем для разговоров – по вечерам, вернувшись со спектаклей каждый из своего театра, они часами, а иногда и до утра, говорили на кухне. Когда выяснилось, что Николай Александрович неизлечимо болен, Лидия Петровна сказала: «Если Коля умрет, я жить не буду». Судьба распорядилась иначе. Она умерла раньше...
В воспоминаниях о родителях Екатерина Боярская писала: «Я не помню, чтобы папа хоть раз повысил голос или нахмурил брови. Мама повышала, но говорила потом, что это он у нее такой „поставленный“. Еще вспоминается их абсолютная непрактичность, неприспособленность к жизни. Уже став народными артистами, они несколько раз пытались улучшить наши, как говорится, жилищные условия. Мы честно три раза переезжали с квартиры на квартиру, каждый раз умудряясь оказаться в более худшей. Иногда могли махнуть на дачу на такси, и в то же время мама часами поднимала крючком стрелки на капроновых чулках. Никто, наверное, так не радовался гостям, как они. Иногда замерзший постовой сидел на кухне рядом с великими артистами, даже не подозревая об этом. Всегда в доме было весело и многолюдно...»
Подтверждают эти слова замечательные пригласительные билеты, которые семья старательно готовила к большим торжествам в своем доме. В частности, в декабре 1952 года Николай Александрович отмечал свое тридцатилетие и назвал сей праздничный вечер – «Прощай, молодость!».
По-разному сложилась судьба братьев Боярских. Павел Александрович актерскую профессию не выбрал. Алексей Александрович ушел на эстраду, работал в Ленконцерте. Сергей Александрович, говорят, был самым талантливым из них. Но его неординарный характер подчас не вписывался в рамки напряженной театральной жизни. Работать с ним было нелегко, как со многими действительно творческими людьми. В итоге ему так и не дали никакого звания, но что самое обидное – его талант остался нереализованным. С Николаем они удивительно смотрелись на сцене вдвоем – оба худые, длинные, носатые и уморительно смешные в своей серьезности. Но если юмор Николая Боярского был лирическим, тонким, где-то даже нелепым, то Сергей Боярский был мастером иронии и сарказма. Он все доводил до крайнего предела – если это смешная роль, значит зрители должны «умирать со смеху», если это трагедия, должны литься слезы.
К концу жизни Сергей Боярский получил роль, для которой был создан – Ивана Грозного в трилогии «Царь Федор Иоаннович». Он отрепетировал ее и сыграл комнатный прогон. Свидетели до сих пор не могут забыть того дня и называют эту актерскую работу выдающейся – даже внешние данные соответствовали нашим представлениям о царе. Но актер неожиданно умер незадолго до премьеры.
Женой Сергея Александровича была актриса Екатерина Михайловна Мелентьева. Она работала на сцене довольно успешно, но в 1949 году после рождения сына Михаила решила оставить профессию и заниматься только ребенком. Старший сын Сергея Боярского, Александр, тоже был актером. Он играл на сцене Русского драмтеатра в Риге и стал очень популярным после мастерски сыгранной роли Официанта в «Утиной охоте» Вампилова. Об этой работе писали многие именитые критики и сулили молодому актеру блестящее будущее. Но Александр трагически погиб на самом взлете и жизненном и творческом.
Его второй сын, Михаил, стал самым известным из этой актерской династии благодаря кино, телевидению, эстраде. Николай Александрович очень любил племянника и радовался его успехам. Никакой актерской зависти к нему он не испытывал, несмотря на то, что не только на афише, но и в рецензии можно было иногда прочесть: «Николай Боярский – дядя Михаила Боярского». «Оказывается, я просто дядя», – в шутку выговаривал Николай Александрович Михаилу. У них было полное взаимопонимание и несомненное духовное родство.
Николай Александрович и Лидия Петровна не хотели, чтобы их дочь Катя стала актрисой. Она и сама оказалась человеком другого склада, и в итоге театроведческий факультет устроил всех. Николай Александрович много писал, большей частью для себя, «в стол». Некоторые его рассказы были опубликованы. В основном они были посвящены войне, но совершенно негероического характера, смешные. У его дочери вышел сборник своих рассказов в одном из известных питерских издательств.
Николай Боярский скончался в Ленинграде 7 октября 1988 года в возрасте 66 лет. Его похоронили на кладбище в Комарово, рядом с женой, актрисой Лидией Штыкан (1922-1982).