Борис Чирков.

Борис Чирков полюбил кино задолго до того, как начал в нем сниматься. Еще до революции он - мальчишка города Нолинска Вятской губернии - бегал смотреть на чудеса "синематографа". Прошли годы, кино повзрослело, Чирков - тоже, но ощущение чуда на каждом киносеансе не покидало его. Не исчезло это чувство и тогда, когда Борис Чирков был уже не рядовым зрителем, а театральным актером.

С 1926 года он, окончив Ленинградский институт сценических искусств, начал работать в Ленинградском ТЮЗе (позже, с 1935 года, - в Новом ТЮЗе). Одной из первых театральных удач Чиркова была роль Санчо Пансы в спектакле "Дон Кихот" (постановка Б. В. Зона). Дон Кихота играл Черкасов - такой же начинающий тогда актер, как Чирков. То были их первые шаги в искусстве. Но первые шаги часто определяют будущую походку. Если сейчас беглым взглядом окинуть творческий путь обоих актеров, то станет очевидно, что навсегда в Черкасове осталось что-то от Дон Кихота, а в Чиркове что-то от Санчо Пансы. На склоне лет Черкасов сыграл Дон Кихота в фильме Г. М. Козинцева (1957). Чирков никогда больше не возвращался к роли Санчо, но такие черты этого образа, как смесь простодушия и лукавства, юмор и народная стихия, - так или иначе отозвались во многих работах Чиркова.

Борис Чирков с отцом Петром Петровичем Чирковым.

Впервые в кино Борис Чирков снялся в 1928 году, когда режиссер И. Кроль пригласил его на небольшую роль в фильме "Родной брат". Мечта сбывалась: волшебные двери кинофабрики открылись перед ним. Однако когда актер увидел то сокровенное, что скрывалось за дверьми, то испытал некоторое разочарование, чувство, хорошо знакомое тем, кто дождался долгожданного. Необъяснимое находило техническое обоснование, за фантастикой стояла долгая, терпеливая, будничная работа.

Еще более досадное разочарование Чирков испытал, когда впервые увидел себя на экране. Фильм "Родной брат" был немым, роль у Чиркова - маленькой, но он хотел вложить в нее свой театральный опыт. Однако на экране Чирков был неестественным, и, обнаружив это, актер убежал из темного просмотрового зала, не досмотрев фильма, сгорая от стыда.

Чапаев (1934)

Из неудачи Чирков извлек урок: понял, что в кино актер должен применять совсем иные выразительные средства, нежели в театре, что, как он скажет позже, - "не все доброе для театра можно тащить с собой на экран". В статье "Актер в кино и актер в театре" Чирков вспоминает об этом периоде своей жизни: "Приглядываясь к театральным коллегам, попавшим в такое же положение, и особенно к кинематографическим актерам, я понял, что у актеров экрана должна быть и есть своя собственная манера и техника игры перед аппаратом". В той же статье Чирков рассказывает, как он учился новой манере. Он наблюдал, сопоставлял, делал выводы.

Борис Чирков.Юность Максима.

Приходил в "Ленфильм" на съемки разных кинокартин. В одной из них снимался совсем молодой Николай Симонов - театральный актер, так же, как Чирков, дебютирующий в кино. Смотреть, как Симонов репетирует и снимается, было необыкновенно интересно: он играл темпераментно, талантливо, с экспрессией.

Юность Максима (1934)

В соседнем ателье снимался актер кино Чудаков. В отличие от Симонова этот актер не блистал ярким темпераментом и работал, как показалось Чиркову, вяло, монотонно. Но когда Чирков затем увидел на экране оба фильма, то манера игры Симонова (еще не освоившего к тому времени законы кино) показалась ему театральной, преувеличенно аффективной, а "вялость" Чудакова обернулась непринужденным, спокойным поведением в кадре. Действительно, играя на сцене, актер посылает слова и чувства героя в зал, в кино же камера настолько приближает актера к зрителю, что всякая игра или "подача" текста, кажутся пережимом, наигрышем.
В 1931 году Чирков снялся в эпизодической роли в фильме Г. Козинцева и Л. Трауберга "Одна". Вот как Г. М. Козинцев в своей книге "Глубокий экран" описал первые впечатления от встречи с актером: "Вовсе не было обязательным, чтобы в "Одной" на крохотный эпизод (болтливый парень, занявший телефон-автомат) ассистент привел именно этого артиста Театра юных зрителей. Ничего примечательного не было в роли: человек нудно пересказал, пока дожидалась телефона наша героиня, что он ел на обед. И нельзя сказать, чтобы молодой исполнитель проявил какое-то особенное мастерство или блеснул талантом. Не было этого. Но он сам, невысокого роста, не очень складный, с носом картошкой, с ногами не такими уж прямыми, с каким-то дефектом речи (не то простецкий акцент, не то бубнит под нос), - ничуть, буквально ни одной чертой не похожий на актера, показался на редкость славным... Заключался в нем особенный, драгоценный дар: удивительная, чудо какая задушевность".
Кажется, чего проще для артиста: быть на экране простым, естественным, а часто даже похожим на самого себя? Но почему-то, как правило, актеры начинают с подражаний, со штампов, а уже потом, отказавшись от всего этого, они находят дорогу к самим себе. Чиркову необходимо было сначала сняться в фильме "Родной брат", где он использовал штампы театральной актерской игры, потом некоторое время наблюдать за своими коллегами в театре и кино, чтобы обрести "чудо какую задушевность" и "ни одной чертой не напоминать актера".

Возвращение Максима.1937.

Г. Козинцев и Л. Трауберг пригласили Чиркова принять участие и в следующем фильме, который они задумали: "Путешествие в СССР" (по сценарию Н. Погодина). Здесь Чиркову предложили уже не эпизод, а маленькую роль деревенского парня, читающего наизусть книгу "Дети капитана Гранта". Фильм этот так и не был снят режиссерами, но дружба их с Чирковым не прервалась. И когда они написали сценарий звукового фильма "Большевик" (1934), то пригласили Чиркова исполнить роль рабочего парня Демы.

Главную роль в фильме должен был играть Эраст Гарин, в расчете на которого и писался сценарий "Большевик".
Но на первой же репетиции режиссеры поняли: Максима должен играть Борис Чирков и никто, кроме него.
Бывает в искусстве так, что художественный образ вырывается из рук своего создателя и начинает диктовать, приказывать ему. Лев Николаевич Толстой рассказывал, что по его замыслу князь Андрей не должен был умирать. И все-таки умер, против воли автора, не послушавшись его...

Максим - создание Козинцева, Трауберга и Чиркова - тоже стремился скорее зажить собственной жизнью. В сценарии, например, был один персонаж: матрос-большевик. Попав в царскую тюрьму, он дерзко и остроумно отвечал на вопросы тюремщиков. Однако на репетиции стало ясно: этот текст надо отдать Максиму. И так на протяжении всех съемок - Максим отнимал у всех героев фильма их лучшие реплики. По этому поводу Г. М. Козинцев замечает: "Борис Петрович - один из самых благородных и скромных артистов - никогда не позволил бы себе обидеть товарища. Нет, это нахальничал сам Максим. В нем было сердце фильма".

Выборгская сторона.1938.

Вот тут-то Чирков, должно быть, понял, что такое подлинные чудеса кино: они не в технике, не в комбинированных съемках - они рождаются, высекаются, как искры, во время коллективного творческого процесса, во многом импровизационного.
Фильм "Юность Максима" (так в ходе работы изменилось название сценария "Большевик") кончался словами: "До свидания, Максим!" В этих словах как бы содержался намек на возможность будущего "свидания" Максима со зрителями. И действительно, Максим не мог уйти с экрана бесследно: зрители не допустили бы этого. И в 1937 году появился фильм под названием "Возвращение Максима". Название имело двойной смысл: возвращение революционера Максима из ссылки и возвращение киногероя Максима к публике.
А еще через несколько лет, в 1939 году, вышла завершающая часть трилогии - "Выборгская сторона", где действие происходило уже после Октябрьской революции. Максим учился управлять государством.
В чем же причина такой популярности образа Максима, такого сильного его воздействия на зрителя? Чтобы ответить на этот вопрос, надо вспомнить, как еще незадолго до того изображался в кино революционер, большевик. В прославленных фильмах "Стачка", "Броненосец "Потемкин"" и "Октябрь" С. Эйзенштейна, "Конец Санкт-Петербурга" В. Пудовкина, "Иван" А. Довженко и многих других лентах того периода, по существу, не было индивидуальных образов революционеров (хотя фильмы рассказывали о тех или иных этапах революционного движения), в них присутствовал образ народа: "герой-масса", как тогда говорили.

В "Юности Максима" и в одновременно с ней вышедшем фильме "Чапаев" зрители впервые увидели конкретные, живые, индивидуальные образы людей, делавших революцию.
До этого кинематограф говорил о творцах революции по большей части языком высоким, патетическим. Авторы трилогии стремились к открытию "прекрасного во внешне неказистом, героического в обыденном, поэтического в прозаическом" (Г. Козинцев. Глубокий экран). И в фильме предстал не монумент героя революции, а живой человек во плоти и крови, "революцией мобилизованный и призванный".
Когда в 1937 году на "Ленфильме" был поставлен другой выдающийся фильм - "Депутат Балтики", то от Черкасова, создателя образа старого профессора, потребовалось виртуозное, колдовское мастерство перевоплощения. Чиркову в трилогии не нужно было перевоплощаться в другого человека, скорее он в самом себе нашел черты Максима. Максим - этот парень в кепке набекрень, с гитарой, с прибаутками, с вечной песенкой "Крутится, вертится шар голубой", и с той горячностью и серьезностью, которая пряталась за шуткой, - стал настолько близким нам, его зрителям, что порою кажется даже странным: неужели среди творцов революции, а потом среди строителей первого социалистического государства не было товарища Максима?

Максим - Чирков привлекал к себе зрителя еще одной особенностью: юмором. Его глаза то и дело хитро щурились, у глаз набегали морщинки, губы морщились в улыбке. А иногда он острил с самым серьезным и даже озабоченным видом.
В своей статье "Несколько заметок о народном юморе" Карел Чапек писал: "Юмор - явление по преимуществу народное... Уленшпигель - человек из народа. Швейк - рядовой солдат. Можно сказать, что громкий, сотрясающий смех низов, не смолкая, сопровождал всю историю. Смех в сущности своей демократичен. Юмор - самая демократичная из всех человеческих наклонностей... Юмор противоположен пафосу".

Учитель (1939)

Авторы трилогии о Максиме противопоставляли юмор пафосу. Максим шутил в любой, самой трудной жизненной ситуации. Вспомним эпизод схватки полиции с рабочей демонстрацией в фильме "Возвращение Максима". Полицейские стегают рабочих нагайками, рубят шашками. Рабочие отбиваются камнями. Потом начинают строить на улице баррикаду. Среди них - Максим и Наташа. И в этот момент Максим говорит, обращаясь к Наташе: "Ну, кажется, налаживается наша семейная жизнь. Всегда мечтал зажить как следует - уют, самовар, дети!" И, кажется, нельзя было найти лучших слов для успокоения девушки.

В "Выборгской стороне" Максим получает высокое назначение от молодого Советского правительства: он становится комиссаром банков. В финансовых вопросах он поначалу понимает немного. С трепетом идет на первую встречу с банковскими чиновниками. Как справиться со старым, к тому же саботирующим "аппаратом"? И снова ему на помощь приходят юмор, находчивость, сметка. Один из чиновников спрашивает его ядовито - под смешки остальных: "Не скажет ли нам сей министр финансов, сколько будет дважды два? И какая разница между пассивом и активом?" Максим, сощурившись, оглядел лица чиновников, а потом сказал спокойно и небрежно: "Дважды два будет четыре, а насчет актива и пассива, - боюсь, как бы некоторые из чересчур активных шутников не вышли бы в скором времени в пассив".

В какой-то степени Максим предвосхищал будущего героя поэмы А. Твардовского "Василий Теркин". Работая над этим образом, Твардовский, по собственным его словам, искал "человека в индивидуальном смысле, "нашего парня" - не абстрагированного, а живого, дорогого и трудного... Начало может быть полулубочным. А там этот парень пойдет все сложней и сложней".
Начало образа Максима тоже было полулубочным. В первых частях "Юности Максима" мы знакомились с простым пареньком в русской расшитой рубахе. Он без ума от похождений разбойника Антона Кречета, увлекается кулачной борьбой, распевает незатейливые романсы из репертуара городского фольклора. Да и в самом Максиме многое идет от фольклорного героя.

Это были истоки образа Максима, его отправная точка, и Чирков делал основной акцент на смеси наивности и лукавства в своем герое. Когда цеховой мастер в "Юности Максима" зовет к себе Максима и спрашивает, читал ли он запрещенные книги, тот отвечает простодушно: "Читал". И приводит на память отрывок из бульварного романа "Антон Кречет". "Ну, хорошо, - терпеливо продолжает мастер, - а кто мог занести в цех большевистские прокламации, знаешь?" "Знаю! - опять уверенно говорит Максим. - Поп! У нас третьего дня молебен был, батюшка всем книжки раздавал, так уж он, наверно, и..." "Да ты, брат, дурак!" - перебивает его мастер. У Максима лицо изумленное: ничего, мол, не понимаю: чем я не угодил? И только в глазах - озорные огоньки.

Верные друзья 1954 г.

В следующих сериях Максим взрослеет. Из неунывающего питерского паренька вырастает закаленный в боях большевик. Но многое в этом образе оставалось неизменным. Г. М. Козинцев говорил о том, что в трилогии о Максиме "против бесчеловечности старого мира должна была восстать личность, полная человеческой прелести". Вот эту человеческую прелесть, задушевность, юмор, обаяние Максима Чиркову удалось передать в совершенстве. Его общение со зрителем было почти личным: актер как бы протягивал зрителю руку с экрана. Произошло слияние актера и роли. Недаром на "Ленфильм" приходили десятки и сотни зрительских писем, адресованных "товарищу Максиму Чиркову". Зрители не хотели отпускать своего любимого героя с экрана. И помимо трилогии, Максим в исполнении Чиркова еще дважды появился в кино: в фильме Эрмлера "Великий гражданин" (1938) - как член ЦК, помогающий Шахову, а затем в боевом киносборнике самого начала войны - товарищ Максим в рядах Красной Армии шел бить фашистов. Правда, в этих фильмах Максим был только эпизодическим образом, напоминавшим о Максиме из трилогии.

Если в Максиме Чирков был как бы самим собой, то это совсем не означает, что он - актер, не способный к перевоплощению. Уже в 1935 году, одновременно с "Юностью Максима", Чирков снимался в роли, где ему потребовался грим: старого крестьянина в фильме "Чапаев". Роль небольшая, но запоминающаяся: трудно забыть этого старика с хитрыми глазами, пытливо "допрашивающего" Чапаева: "А вот, Василий Иваныч, мужики сумневаются: ты за большевиков али за коммунистов?" В творчестве Чиркова есть и остро гротесковая роль: ничтожного и хвастливого атамана Махно в фильме "Александр Пархоменко" (1942).

Зато в роли Степана Лаутина - героя фильма С. Герасимова "Учитель" (1939) - Чирков был, как и в трилогии о Максиме, ближе к самовыражению, чем к перевоплощению. Хотя при этом Чирков не повторял здесь Максима. Сельский учитель Степан Лаутин - интеллигент в первом поколении; преданности своему делу пока у него больше, нежели эрудиции. Вспомним эпизод в сельском клубе, где учитель отвечает на вопросы односельчан. Некоторые из этих вопросов поставили его в тупик. Например, мальчик, пишущий стихи, спрашивает у своего учителя, что такое амфибрахий. Как искренне огорчен Степан, когда не может ответить на этот вопрос! И учитель, который утром пойдет на урок литературы к своим школьникам, ночью сам становится учеником, окружает себя книгами, старается разобраться в стихотворных размерах. Учитель, которого жизнь заставляет учиться. Учиться не только знаниям, но и искусству обращаться с людьми, искусству любить женщину... Чирков создает характер тихий и скромный, но бесконечно терпеливый и настойчивый, обладающий огромными внутренними силами. Из таких людей и формировались лучшие кадры новой советской интеллигенции. Степан у Чиркова не обладал (и не должен был обладать) обаянием, яркостью, заразительным темпераментом Максима. Но как и Максим, этот образ тоже был выплавлен из "благородного", "чистого" металла: на нем стояла проба подлинности и достоверности.
Именно этих качеств не хватало некоторым последующим образам Чиркова, созданным актером в трудные для советского кино послевоенные сороковые годы. В то время положительные герои в нашем кинематографе создавались порой по определенному рецепту: в них должно было присутствовать обобщающее начало при отсутствии индивидуальных черт. (Конечно, это относится не ко всем фильмам того периода - бывали исключения, но, к сожалению, они не коснулись репертуара Чиркова.) В фильме "Иван Никулин - русский матрос" Борис Чирков должен был создать обобщающий образ русского моряка, в картине "Глинка" - обобщающий образ русского композитора (не Глинки, а композитора вообще), в неудачном фильме "Суд чести" - якобы обобщающий образ советского ученого, борющегося с "космополитизмом" в медицине. Все эти фигуры были неубедительны по многим причинам, одна из которых в том, что авторы фильмов хотели показать типическое в своих героях, минуя личное, конкретное, а это, как доказывает нам практика искусства, - невозможно.

Дорогой мой человек.1958.

В 1954 году, когда уже начался период обновления советского кино, Б. П. Чирков снялся в комедии М. Калатозова "Верные друзья". В этом фильме были черты, которых недоставало кинематографу недавнего прошлого: интерес к человеческой индивидуальности, юмор, душевное тепло.

Три товарища (В. Меркурьев, А. Борисов и Б. Чирков), вспомнив былую мальчишескую дружбу, проводят свой отпуск на реке. В фильме есть комические эпизоды на плоту, лирические песенки" и ссоры, и любовь. Б. Чирков играет роль хирурга Чижова. Этот персонаж служит в фильме рупором авторских идей и в исполнении другого актера мог бы стать схематичным. Но Б. П. Чирков наполнил этот образ той самой присущей ему задушевностью, и его Чижов из скучного резонера превратился в лукавого, наивного и мудрого простака, снова напоминающего Санчо Пансу.
И все же эта роль Чиркова, так же, как и образы, созданные им затем в таких заметных, интересных фильмах, как "Дорогой мой человек" И. Хейфица и "Живые и мертвые" А. Столпера, не может идти ни в какое сравнение с его незабываемым Максимом.
Сам Б. П.Чирков несколько лет назад в одной из своих статей вспоминал о том, что когда он работал над ролью Максима, то казалось, что "ты все еще закладываешь фундамент будущего дома своего искусства, а на самом деле в это время уже крыл крышу своего лучшего здания..."
Когда-то Шеридан жаловался на то, что ему трудно соперничать с автором "Школы злословия". Можно сказать, что Чиркову трудно соперничать с создателем образа Максима. Ведь сколько бы ролей он еще ни сыграл, все равно он войдет, уже вошел в историю кино именно в связи с этим образом. Недаром фильм, который недавно выпущен о Б. П. Чиркове, называется "Наш друг Максим"; недаром студенты ВГИКа часто встречают своего преподавателя Чиркова песней: "Крутится, вертится шар голубой"; недаром в Ленинграде построен кинотеатр, названный в честь героя Чиркова "Максим".
Но разве это не счастье, когда в творческой биографии актера, среди ролей, которые возникают и уходят, - есть образ, переживший время своего создания, перешедший из прошлого в настоящее и будущее?

М. Жежеленко
Актеры советского кино.1974 г.

"Istoriya-Kino.ru: История кинематографа"