Надежда Лохвицкая. Фея смешных рассказов.
С самого рождения и до смерти, забравшей ее в Париже, у легендарной Тэффи было два качества, на первый взгляд взаимоисключающих. Она писала так просто и ясно, что была понятна и высшему обществу, и приказчикам, и швеям, и адвокатам. Но при этом в ней самой простоты не было и на грош.Впрочем, иначе имя Надежды Лохвицкой, великой Тэффи, не было бы вписано в историю литературы XX века золотыми буквами. А она вошла в нее, оставила колоссальное литературное наследие, ввела моду на «женский юмор» и ушла, так и оставшись загадкой даже для ее биографов.
Имя девочки с чутким и отзывчивым сердцем из сказки Киплинга стало литературным псевдонимом Надежды Лохвицкой. Слава писательницы в дореволюционной России была огромна. Тэффи читали, ею восхищались. Сборники рассказов Надежды Лохвицкой переиздавались, журналы и газеты, были «обречены на успех».Забавный случай, нелепый эпизод или жизненная неурядица, положенные в основу сюжета, - и вот уже молва повторяет вслед за Тэффи остроумные фразы.
Когда во время первой мировой войны не хватало мяса и ели конину, кухарка в фельетоне Тэффи ангажировала обед словами: «Барыня! Лошади поданы».
Надежда Александровна говорила о себе так: "Я родилась в Петербурге весной, а, как известно, наша петербургская весна весьма переменчива: то сияет солнце, то идет дождь. Поэтому и у меня, как на фронтоне древнего греческого театра, два лица: смеющееся и плачущее".
В различных источниках дата ее рождения приведена по-разному. Разброс лет охватывает 1871-1876 годы. И хотя на надгробии Надежды Тэффи указан 1875-й год, сейчас известно, что она родилась 21 (9) мая 1872-го года...
В семье петербургского адвоката Александра Лохвицкого подрастали дочери. Родители - интеллигентные дворяне - проявляли горячий интерес к литературе и передали его детям. Впоследствии старшая, Мария, стала поэтессой Миррой Лохвицкой. Надежда Лохвицкая тоже начинала со стихов. Первое ее стихотворение было напечатано уже в 1901 году, пока еще под настоящей фамилией. Затем появляются пьесы и загадочный псевдоним Тэффи.
Сама Надежда Александровна рассказывала про его происхождение так: "Я написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно, что нужно иметь связи в театральном мире и нужно иметь крупное литературное имя, иначе пьеску не только не поставят, но никогда и не прочтут. Вот тут я и призадумалась. Прятаться за мужской псевдоним не хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни се. Но что? Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака - дураки всегда счастливы.
За дураками, дело не стало. Я их знавала в большом количестве. Но уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный, и вдобавок такой, которому везло. Звали его Степан, а домашние называли его Стеффи. Отбросив из деликатности первую букву, я решила подписать пьеску свою "Тэффи" и послала ее прямо в дирекцию Суворинского театра"...
Изящные и загадочные, они легко воспринимались и заучивались.
Мой черный карлик целовал мне ножки,
Он был всегда так ласков и так мил!
Мои браслетки, кольца, брошки
Он убирал и в сундучке хранил.
Но в черный день печали и тревоги
Мой карлик вдруг поднялся и подрос:
Вотще ему я целовала ноги -
И сам ушел, и сундучок унес!
За стихами последовали рассказы и фельетоны. С завидной регулярностью они появлялись на страницах газет и журналов. Длительное время Тэффи сотрудничала в "Сатириконе" ; одним из создателей, редактором и постоянным автором журнала был неутомимый остряк Аркадий Аверченко. В период расцвета своего творчества его называли "королем" юмора. Но в этом жанре "король" и "королева" работали по-разному. Если рассказы Аверченко вызывали громкий смех, то у Тэффи они были всего лишь веселыми. Она пользовалась пастельными тонами - подмешивала в палитру юмора немного грусти. Популярность того и другого не препятствовала их дружеским отношениям и соавторству. В частности, в "Сатириконе" Аверченко и Тэффи совместно составили пародийную "Всеобщую историю", текст которой сопровождали карикатуры. Книга вышла в 1910 году. И хотя существовало некоторое пренебрежение к творчеству Аверченко как представителю легкого жанра, Тэффи ценила его талант. "Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала - единственного русского юмориста", - утверждала она. Тэффи тоже, несомненно, имела собственное место в литературе. Вместе с тем Лев Толстой не очень жаловал ее, зато Софья Андреевна любила читать забавные произведения писательницы.
Читателей подкупал острый взгляд юмористки и сочувствие к персонажам - детям, старикам, вдовам, отцам семейств, барынькам: В ее рассказах присутствовали и очеловеченные животные.Особенно любила ее молодежь, в настольных периодических изданиях которой - "Сатириконе", "Русском Слове", Календаре-справочнике "Товарищ" - постоянно печатались произведения писательницы. Десятилетия спустя, драматург-сказочник Евгений Шварц вспоминал о своем увлечении Аверченко и Тэффи: "Она и Аверченко нравились мне необыкновенно. И не мне одному".
Обе столицы России - и Москва, и Питер - сходили по Тэффи с ума. Из-за нее стрелялись, и не раз, даже не будучи знакомыми с нею. Вокруг нее был также сонм поклонниц, прозванных «рабынями», — они бились между собой за право сидеть или лежать у ног «хозяйки».
Ее рассказами, пьесами, фельетонами зачитывается без преувеличения вся страна. Поклонником молодой и талантливой писательницы становится русский император.
Когда к 300-летию дома Романовых составляли юбилейный сборник, Николая II спросили, кого бы из русских писателей он хотел в нем увидеть, то он решительно ответил: "Тэффи! Только ее. Никого, кроме нее, не надо. Одну Тэффи!".
Примерно 1925 год. Тэффи во времена эмиграции.
Интересно, что даже при наличии столь могущественного поклонника, Тэффи совершенно не страдала "звездной болезнью", была ироничной не только по отношению к своим персонажам, но и к себе. По этому поводу, Тэффи, в свойственной ей шутливой манере, рассказывала: "Я почувствовала себя всероссийской знаменитостью в тот день, когда посыльный принес мне большую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. Я развязала ленту и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые бумажки. И на этих бумажках был мой портрет в красках и подпись: "Тэффи!".
Я тут же бросилась к телефону и хвастаться своим друзьям, приглашая их попробовать конфеты "Тэффи". Я звонила и звонила по телефону, созывая гостей, в порыве гордости уписывая конфеты. Я опомнилась, только когда опустошила почти всю трехфунтовую коробку. И тут меня замутило. Я объелась своей славой до тошноты и сразу узнала обратную сторону ее медали".
Первая ее книга - "Юмористические рассказы" - появилась в 1910 году, когда писательница уже пользовалась популярностью. До революции сборник переиздавался 10 раз. Тогда же вышла вторая книга - "Человекообразные". Затем последовали и другие издания - "Дым без огня", "Карусель", "И стало так": Театры охотно ставили ее пьесы. С успехом шел спектакль "Король Дагобер". В 1916 году Малый театр поставил "Шарманку Сатаны". По мнению автора, постановка оказалась так "погружена в темное царство провинциального быта, тупого и злого", что пришлось, для оживления использовать стихи Бальмонта. Находка Тэффи удалась.
В креслах Императорских театров дамы держали в руках коробки конфет под названием "Тэффи".
Духи тоже носили ее имя. После революции ее привлекали творческие поиски обитателей "Дома искусств", разместившегося в реквизированном у купцов Елисеевых особняке на углу Невского и Мойки. Тогда же Тэффи охотно взяла на себя труд охраны художественных ценностей. С этой целью под руководством Сологуба было создано специальное общество. По этому поводу она писала: "Заседали мы в Академии художеств. Требовали охраны Эрмитажа и картинных галерей, чтобы там не устраивали ни засад, ни побоищ". Из их усилий, включая обращение к Луначарскому, так ничего и не вышло. Если Тэффи в целом положительно отнеслась к февральской революции, то после октябрьской вынуждена была покинуть Россию. В 1919 году она перебралась в Крым, затем в Константинополь. Оказавшись в 1920 году в Париже, она разделила с соотечестсвенниками-эмигрантами выпавшие на их долю трудности - испытала нужду, болела тифом, тосковала по родине: В печати появилась ее заметка, текст которой говорит сам за себя.
Ностальгия
Пыль Москвы на ленте старой шляпы
Я как символ свято берегу
...Приезжают наши беженцы. Изможденные, почерневшие от голода, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут. Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, обращенная на восток. Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти дома и умерли смертью здесь. Вот мы - смертью смерть поправшие. Думаем только о том, что теперь там: Интересуемся только тем, что приходит оттуда.
Таков портрет вытесненной революцией интеллигенции, созданный очевидцем.
Тем не менее, жизнелюбие Тэффи не позволило ей опустить руки, увянуть. Она не просто выжила, а стала любимым автором соотечественников.
1946 год, Франция, окрестности Парижа. Встреча советской делегации с писателями-эмигрантами: в первом ряду стоит слева Борис Пантелеймонов, справа от него — Константин Симонов, сидит слева Надежда Тэффи, справа, третий по счету — Иван Бунин.
В Париже она быстро становится такой же популярной, как на Родине. Ее фразы, шуточки, остроты повторяют все русские эмигранты. Но чувствуется в них тяжелая грусть, ностальгия - "Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: "Живем худо, как собаки на Сене".Или знаменитая фраза про русского генерала-беженца из рассказа "Ке фер?" (Что делать?). "Выйдя на Плас де ла Конкорд, он посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пёструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством:- Всё это, конечно, хорошо, господа! Очень даже всё хорошо. А вот... ке фер? Фер-то ке?" Но перед самой Тэффи извечный русский вопрос - что делать? не стоял. Она продолжала работать, фельетоны и рассказы Тэффи постоянно печатались в парижских изданиях.
Во время оккупации Парижа гитлеровскими войсками Тэффи не смогла уехать из города из-за болезни. Ей пришлось пережить муки холода, голода, безденежья. Но при этом она всегда старалась сохранять мужество, не отягощая друзей своими проблемами, наоборот, помогая им своим участием, добрым словом.
А друзей вокруг становилось все меньше и меньше - один за другим умирали наши великие соотечественники, вынужденные проводить свои лучшие годы на чужбине. Ходасевич, Мережковский, Бальмонт, Гиппиус... Тэффи остаются только воспоминания, и она старается поделиться ими с окружающими, успеть донести до читателей уходящую эпоху.
К моменту оккупации Парижа вой сками фашистской Германии Тэффи был уже немолода. Она не покинула город, мужественно переносила все невзгоды, холод , голод, ночи в бомбоубежище. Сидя в окружении таких же, как она, измученных людей, Тэффи считала личные потери: перед войной умер поэт Ходасевич, в 1941 году ушел в вечность Мережковский, в 1942 году — Бальмонт… Ее отрадой был и оставался Бунин.
А она была отрадой для него. Жизнь писателя-гения была полна трудностей, и он находил успокоение в общении с Тэффи — легкой, воздушной, мудрой и ироничной. Он был блестящим прозаиком, но не комедиантом от литературы, и то, как могла смешить Тэффи, потрясало его.
Например, Тэффи писала в рассказе «Городок»: «Городок был русский, и протекала через него речка, которая называлась Сеной. Поэтому жители городка так и говорили: живем худо, как собаки на Сене…» Бунин гомерически хохотал, забывая о проблемах.
Они понимали друг друга с полуслова. Но, повторюсь, не исключено, что Бунин в упор не видел главного...
Как-то раз Бунин обратился к Тэффи шутливо: «Надежда Александровна! Целую ваши ручки и прочие штучки!»
«Ах, спасибо, Иван Алексеевич, спасибо! Спасибо за штучки. Их давно уже никто не целовал!» — мгновенно съехидничала в свой адрес Тэффи.
После войны Тэффи начали активно печатать. Париж жил ее остротами. Летом 1946 года в Париж прибыла Советская делегация, в задачу которой входило разъяснение Указа Советского правительства о возвращении русских эмигрантов на родину. В составе миссии был Константин Симонов. В первом ряду вместительного зала, заполненного русскими, сидела Тэффи. После выступления посла Симонов прочел "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины:" Зал замер. Затем Симонов подошел к Тэффи, они познакомились.
Незадолго до смерти Тэффи призналась поэту Георгию Адамовичу: "Знаете, я хочу написать книгу о второстепенных героях: больше всего хочется мне написать об Алексее Александровиче Каренине, муже Анны. К нему у нас ужасно несправедливы!"
... Последние годы жизни она провела на тихой улочке Парижа рю Буассьер, ее старшая дочь Валентина (Валерия) Владиславовна Грабовская, потерявшая во время войны мужа, работала в Лондоне, младшая, Елена Владиславовна, драматическая актриса, жила в Варшаве. Отметив свои очередные именины, спустя неделю, 6 октября 1952 года, Тэффи скончалась. Ее похоронили на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. Людей было немного.
