Мария Савина.Горести и скитания.
Это была подлинная петербургская дама, хорошего тона.
Это старая, как мир, история провинциальной девочки, ставшей суперзвездой. Она произошла чуть более сто пятьдесят лет назад, семилетнюю девочку, впервые вышедшую на сцену, звали Маня Стремлянова, а потом её — Марию Гавриловну Савину — назвали русской Сарой Бернар.
В 20 лет она стала первой актрисой Александринского театра и завоевала такое положение, что публика, приходя в театр, спрашивала у сторожа: "Савина играет?" Если сторож отвечал, что играет, публика шла к кассе и брала билеты, даже не поинтересовавшись, что идёт. Если сторож отвечал "нет" — публика уходила, и театр в тот день был наполовину пуст. "Савина, — писал рецензент в 1886 году,— с полным удовлетворением может сказать: “Александрийский театр — это я”".
Как это всё случилось с Маней Стремляновой, описала она сама. Взяться за мемуары её уговорил Тургенев, ей тогда было 25 лет, но она уже так много повидала и пережила, что согласилась, а писать начала через три года — в самые счастливые и спокойные свои дни.
Тогда она, наконец, после долгого романа вышла замуж за аристократа-гвардейца Никиту Всеволожского, по закону офицер не мог жениться на актрисе, а Никита всё не решался выйти в отставку. Но вот они обвенчаны и проводят медовый месяц в имении мужа на Урале. Здесь, в большом барском доме, окружённом тенистым парком, жизнь казалась ей чудесной, и на прошлое она могла смотреть, словно со стороны. Скитания по провинциальным сценам, бедность, горести, казалось, остались далеко позади. Но деться от этого было некуда, и позже редактор, издавший её мемуары, озаглавил их: "Горести и скитания", потому что именно об этом она писала…
От артистов, живших во времена до кино и телевидения, ничего не осталось, разве что театральные костюмы, да и то — редко, а судить об их игре и жизни мы можем только по воспоминаниям современников, а те, как известно, очень и очень субъективны.
От Савиной остался безусловный памятник — Убежище для престарелых артистов.
Дом ветеранов сцены им. М. Г. Савиной
Ей было всего 29 лет, но она не понаслышке знала, как в нищете и одиночестве умирают, ушедшие со сцены, забытые публикой артисты, столько их навидалась, скитаясь по провинциальным театрам! И решила, пока есть у неё силы, создать "убежище для престарелых актёров, не богадельню, а дом отдыха до конца жизни для художников сцены. В этом убежище они должны найти покой, наивозможнейший комфорт и нежное бережное отношение за свой труд". Со всей горячностью взялась она за осуществление своей мечты, но не так скоро дело делается…
Участок для Дома она присмотрела на Петровском острове, на берегу Малой Невки. Денег на покупку земли не было, но помогли случай, её слава и смекалка. Как приму Императорского Александринского театра её порой приглашали на дворцовые балы. И там счастливый случай свёл её с владельцем облюбованного участка, Савина завела разговор и, как бы между прочим, предложила представить его государю-императору. Понятно, купец обрадовался, а хитрая Савина подвела его к царю и представила как мецената и благотворителя, подарившего землю для Дома.
— Благодарю за щедрый дар! — сказал император и пожал купцу руку.Тому, ясное дело, деваться стало некуда, и вопрос с участком решился. Земля была узаконена и защищена царским указом, запрещающим её отчуждение от дома. Советская власть, к счастью, приняла наследство, и подтвердила царский указ, потому и стоит сегодня в Петербурге, в тихом парке, Дом ветеранов сцены имени Савиной.
Чтобы собрать денег для его строительства, Савина чего только не придумывала: организовывала благотворительные концерты, учредила ежегодный "День актёра", в который артисты всех театров России работали для своего неимущего брата. Но в результате, помог больше всех её третий муж — Анатолий Молчанов. Они-то и познакомились, работая в Театральном обществе, одним из создателей которого, а потом и руководителем, была Марья Гавриловна. Богач, председатель Общества русского пароходства, он стал её опорой, но брак они оформили, когда "молодым, — как иронизировала Савина,— было сильно за пятьдесят". И хоть в зрелые годы, но всё же обрела она семейное счастье и благополучие.
И вот ведь, могла Савина с юных лет выбирать женихов: поклонников было несметное количество — успешных, знаменитых, порядочных и состоятельных, а дважды выходила замуж за распутников и негодяев, безжалостно использовавших и унижавших её! Возможно, несчастливый брак её родителей наложил отпечаток и на её семейную жизнь? Она была несчастным ребёнком, стала несчастливой женщиной.
"Никогда не пойму, за что меня мать так не любила! — писала Савина. — Кроме пощёчин, брани, упрёков в ничегонеделании, я ничего от неё не видела, и с каждым годом было всё хуже." Отец Мани был учителем, но, попробовав себя на любительской сцене, решил стать настоящим актёром. Сделался из Подраменцева Стремляновым и начал играть в провинциальных театрах, жена его тоже стала актрисой. "Ссоры матери с ним превышают всякое описание, — вспоминала Савина". В итоге родители развелись, поделив детей: Маня осталась с отцом. Вместе с ним скиталась по захолустным театрам и играла роли маленьких девочек и мальчиков. Отношения с "мачехами" не складывались.
Но какой бы ни была её личная жизнь, как бы много времени ни отдавала она общественной деятельности, главным в жизни был Театр. "Сцена — это моя жизнь!.. Я отравлена сценой. Если бы мне не пришлось “умирать” на сцене хотя бы раз в месяц — я умерла бы на самом деле," — говорила она.
Талант проявился в ней очень рано. В пятнадцать лет Мария играла взрослые роли и имела успех. Мелькали города и театры, и чего только не пережила молоденькая девушка — приставания коллег и "покровителей", интриги актрис-соперниц, обманы антрепренёров…
Наконец, её мечты попасть в большой настоящий театр сбылись — она дебютировала в Харькове, но и там преследовали её интриги и скандалы. В Харькове начался у неё роман с актёром Савиным. Ей было 16, когда они обвенчались. Но счастье было очень недолгим. Началось с того, что муж уступал ей в таланте, они жили на её заработки, а муж их проигрывал…
Опять пошли скитания — Одесса, Смоленск, Бобруйск, Гомель, Минск, Нежин, Харьков, Калуга, Орёл, Саратов, Казань, Нижний Новгород. Её партнёр по работе в Новгороде Владимир Давыдов так вспоминал тогдашнюю Савину: "Скромная, тихая, но с лукавыми глазёнками, со звонким мелодическим голосом, вся изящная, хрупкая — она была очаровательна в оперетке и комедии… Тогда уже можно было угадать, что из Савиной со временем выработается хорошая актриса. Она имела характер, любила сцену до самозабвения и умела работать, не надеясь на вдохновение".
Марья Гавриловна не могла позволить себе ни дня отдыха, она забеременела, но непосильная работа вызвала преждевременные роды. Она родила мёртвого ребёнка, долго болела, нервы были полностью расстроены, "но муж громко говорил, что все эти истерики одно притворство… Жизнь моя опять стала каторгой". Трагически окончилась и вторая беременность.
Наконец, в начале 1874 года Савина приехала в Петербург, получила дебют на сцене Благородного собрания, и сразу — приглашение в Александринский театр. Первое же выступление стало началом огромного, долгого и постоянного успеха.
Но это не означало, что жизнь её была спокойной и счастливой: в Петербургском императорском театре царили те же нравы, что и в провинции. Чего только стоило многолетнее соперничество с другой знаменитостью — Пелагеей Стрепетовой, причём, репертуар у них был абсолютно разный. Вообще не стоит сравнивать Савину с Ермоловой или Стрепетовой или с Комиссаржевской, например, они очень разные. Стрепетовой больше удавались трагические роли, Савиной — романтические. Главным инструментом почти неподвижной на сцене Стрепетовой был её завораживающий голос, а Мария Савина, наоборот, обладала потрясающей пластикой.
Скандалы начинала всегда Стерепетова. Вообще Пелагея Антипьевна по своим манерам до конца дней оставалась прямолинейной и неуживчивой простолюдинкой, а Мария Гавриловна выглядела светской дамой, превосходно чувствовала себя в аристократических салонах, была остроумна и дипломатична, словом, исход борьбы был заранее предрешён.
Для Александринского театра Савина оказалась находкой, там как раз не хватало именно такой актрисы. Газеты писали: "С г-жою Савиной русский театр ожил и напоминает старые дни золотого своего века, когда артисты играли с вдохновением. Игра её проста, дикция превосходная, вместе с грациозностью в осанке и изяществом в движениях". Савина не годилась на роли "героинь" и, тем не менее, стала "царицей русской сцены", несмотря на негласные театральные законы, по которым актриса с амплуа инженю не могла быть "примой". "У Савиной был далеко не безупречной красоты голос, — подчёркивал один из театральных критиков. — Лицо Савиной далеко не было лицом красавицы. Но между голосом, между манерой говорить, лицом, жестами была какая-то совсем особая безупречная гармония".
17 января 1879 года Мария Савина сыграла роль Верочки в спектакле "Месяц в деревне", поставленном по пьесе Тургенева. Сыграла так, что сам автор, примчавшись в её грим-уборную с огромным букетом роз, воскликнул: "Неужели эту Верочку я написал?!" Савина бросилась Тургеневу на шею и поцеловала в щёку… Так начался странный роман молоденькой актрисы и стареющего писателя.
Постоянная переписка, откровенные разговоры и романтические встречи продолжались четыре года. "Милая Мария Гавриловна, — признавался Иван Сергеевич, — я Вас очень люблю — гораздо больше, чем следовало бы, но я в этом не виноват". Неизвестно, конечно, во что бы это могло вылиться, но однажды Савина спросила: "Что если госпожа Виардо попросит вас сейчас немедленно вернуться?" И Тургенев ответил: "Поеду!" Вскоре мадам Виардо действительно позвала его в Париж. Тургенев сразу же уехал, тем всё и кончилось.
А в 1908 году в Петербурге проходила Тургеневская выставка, там, перед его большим портретом каждое утро появлялся букет пурпурных роз. Привозила свежие цветы и ставила их в вазу Мария Гавриловна Савина.
Савина умела нравиться и нравилась многим. Среди самых достойных её поклонников был знаменитый юрист Анатолий Федорович Кони. Они дружили, Савина обращалась к нему за советом в каждом сложном случае, но судьба её была выбирать недостойных.
Она встретила Всеволожского. "Не веря ни одному слову, не уважая его, иногда даже ненавидя, я любила его без памяти, и не было жертвы, перед которой я остановилась бы", — писала она. За короткое счастье пришлось расплачиваться годами унижения и боли. Всеволожский быстро охладел к молодой жене, бесконечно упрекал её за то, что ради неё отказался от карьеры и утешался в кутежах с дамами полусвета, на скачках и за карточным столом. "Ты с собаками своими обращаешься лучше, чем со мной", — упрекала Савина мужа. Они расстались, но она поручилась за его долги и потом всю жизнь выплачивала их из своего жалованья.
Всем в её жизни был только театр. Горничная Савиной Василиса Пантюхова, прослужившая у неё 26 лет, вспоминала: "гримировалась всегда сама, никого из посторонних, пока не оденется, не пускала, перед выходом на сцену всегда волновалась. А на репетицию даже когда ехала, всегда брала с собой образ Серафима Саровского".
Играла Савина много, создавая на сцене самые разные женские характеры и типажи — от наивных шаловливых девочек до крупных комических или драматических типов в произведениях Гоголя, Островского, Тургенева, Лопе де Вега Шекспира и Ибсена. Своих героинь актриса наделяла поэтической женственностью, весёлостью и вместе с тем глубоко трогающим драматизмом.
Савина всю жизнь следовала совету великого актёра Михаила Семеновича Щепкина: "брать образцы из жизни", вот она и нашла в жизни официозного Петербурга особый тип блестящей светской красавицы, жизнью которой правят не любовь, но расчёт, не страдание, но капризный надлом, это и показывала со сцены с беспощадной резкостью. Такие образы удавались ей особенно.
У неё были утончённые манеры и… великолепные наряды. Вкус у неё был безупречный. В юности она сама шила себе сценические костюмы, поскольку актрис в провинции очень часто брали на службу "на своём гардеробе", а денег ей всегда не хватало.
В то время столичная театральная сцена стала своеобразным подиумом, где актрисы демонстрировали последние модные новинки, а женская часть публики им подражала. Главной пропагандисткой модной парижской одежды и стиля была Мария Савина. Она хоть уже и не шила сама, но лично придумывала свои сценические костюмы, так, её фантазией были созданы семь роскошных платьев для спектакля "Фру-фру". Дамы ездили в театр специально смотреть на её наряды и манеры, а потом копировали их.
В жизни Мария Гавриловна никогда не употребляла косметику, скромно причёсывалась. Её коллега, знаменитый актёр Юрьев, вспоминал: "Это была подлинная петербургская дама, хорошего тона по умению себя держать и по своему шикарному виду — никаких признаков её провинциального прошлого. Одевалась со вкусом, строго и просто. Никаких лишних украшений: два-три кольца, брошка и цепочка через шею от лорнета".
Двадцатый век Мария Савина встречала в полном расцвете таланта, увенчанная званием "Заслуженной артистки императорских театров". Кроме того, она была уже широко известна как общественный деятель. В 1902 году наконец-то сбылась её давняя мечта — торжественно открылся Дом ветеранов сцены. В 1910-м обвенчалась она с Анатолием Евграфовичем Молчановым, а ещё через четыре года — 24 февраля 1914 года — в "Александринке" прошли юбилейные торжества в честь Савиной — сорок лет она выходила на эту сцену, радуя зрителей.
Ей было шестьдесят, но на роли "старух" подтянутая, энергичная Савина ещё не перешла. И уже не перешла никогда: в ночь на 8 сентября 1915 года Мария Гавриловна вдруг потеряла сознание, а утром её не стало.
В последний путь Савину провожал весь Петербург. По завещанию её похоронили в парке Дома ветеранов сцены, тогда же Дому дали имя Марии Савиной.
Татьяна Басова
