Никколо Паганини играл так, что его завистливые современники поговаривали о договоре, заключенном с самим дьяволом, и о том, что вместо струн на его скрипке натянуты кишки замученной им женщины.
Кроме любви к музыке, у Паганини были еще две страсти — карточная игра и женщины. Если от первой Никколо, признававшийся, что мог проиграть все, сумел избавиться, то любовь к женщинам пронес через всю жизнь. С возрастом внешность Паганини менялась к худшему, и из прекрасного ребенка он превратился в худого нескладного мужчину, страдающего синдромом Марфана. Тем не менее свою любовь дарили музыканту прекраснейшие дамы, в том числе и коронованные особы.
В переулке Черной кошки
27 октября 1782 года на окраине Генуи, в переулке Черной кошки, родился ребенок. Мальчика назвали Никколо. Отец его, портовый грузчик Антонио Паганини, слыл человеком со странностями: тяжелый властный характер самодура и домашнего тирана сочетался в нем с прозорливостью и здравым смыслом. А еще он любил играть на мандолине. Все старались уйти подальше и не слышать его «бренчание». Все, кроме сына.
Однажды, слушая отцовскую игру, 4-летний Никколо указал папе на ошибку. Как ни странно, Антонио не разозлился, не побил сопляка, а протянул ему инструмент. Малыш тут же правильно сыграл несложную мелодию. Отец сразу понял, что музыкальный талант сына можно выгодно использовать. Собрав деньги, он купил Никколо крошечную скрипку и показал, как водить смычком по струнам. А чтобы ребенок не отвлекался на игры и «пустые» занятия, Антонио запирал его со скрипкой в комнате. Часто малыш занимался целый день, оставаясь голодным. Иногда отец пускал в ход кулаки — с педагогикой бывший грузчик знаком не был.
Разумеется, такие «уроки» весьма негативно сказывались на здоровье ребенка, и через некоторое время истощенный и больной Никколо впал в каталепсию. Сочтя мальчика умершим, родители уже собирались похоронить его, когда он внезапно пошевелился.
Исследователи творчества великого скрипача считают, что это — пограничное между жизнью и смертью — состояние еще больше усилило его тягу к музыке.
Сильно повлиял на впечатлительного мальчика и другой случай — заболела его мать, Тереза. Прометавшись ночь в бреду, утром она подозвала сына и сказала, что ей приснился ангел. Он открыл женщине, что она скоро умрет, а ее сын, Никколо, станет первым скрипачом мира. Мать тогда взяла с ребенка обещание никогда не расставаться со скрипкой. Напуганный и расстроенный болезнью матери, Никколо дал это обещание.
Человек-планета!
Решив изменить систему обучения, едва не сведшую сына в могилу, отец стал нанимать для Никколо учителей. Одни авторы, описывающие жизнь юного Паганини, считают, что частая смена учителей — следствие жадности отца, не желавшего платить за уроки, другие — что музыкантам нечему было научить юного виртуоза. И действительно, играл он превосходно. Биографы описывают историю, как богатый ценитель музыки предложил ребенку пари — сыграть незнакомую мелодию с листа. Цена — скрипка Гварнери. Удивленный несложным заданием, мальчик открыл ноты и сыграл все без запинки. Так у Никколо появился дорогой инструмент.
В возрасте 11 лет Паганини впервые вышел на сцену. Вот как описывали этот первый выход: «Он появился, держа в одной руке скрипку, в другой — смычок, с бледным лицом, трепещущий от волнения. Однако первый же удар смычка, будто электрическая искра, возвратил его к жизни. Экстаз, который он переживал, был таким сильным, что к концу выступления Никколо приходил в полное изнеможение, буквально леденел и почти лишался чувств…». «В середине этого пространства носился сияющий шар, на котором высился гигантский, гордый, величественный человек, игравший на скрипке. Что это был за шар? Солнце? Я не знаю. Но в чертах человека я узнал Паганини. Это был человек-планета, вокруг которого с размеренной торжественностью, в божественном ритме вращалась вся Вселенная…» — так описывал впечатления от его игры великий Генрих Гейне.
Однако то ли первые отцовские «уроки» музыки, чуть не загнавшие ребенка в могилу, так подорвали его здоровье, то ли жестокая природа пошутила, дав ему, в противовес великому дару, хрупкую оболочку, но во время игры, когда слушатели восторгались и поражались его мастерством, Паганини часто страдал от жестокой боли. Искривленный позвоночник, больные почки, вечное переутомление и нервное перенапряжение год от года подтачивали его силы.
В статье современного американского врача Майрона Шенфельда говорится, что великий скрипач страдал синдромом Марфана, который был вызван наследственным пороком развития соединительной ткани. На эту болезнь указывают и особенности внешности Никколо Паганини — высокий рост, худощавое телосложение, длинные конечности и огромные выпуклые глаза.
Несмотря на слабеющее год от года здоровье, Никколо Паганини не только концертировал, но и писал музыку для скрипки — после его смерти эти сочинения сочли невозможными для исполнения из-за их сложности. В свои пьесы Паганини ввел новые эффекты (техника двойных нот, игра на одной струне, pizzicato, флажолеты).
Отношение к Паганини современников было неоднозначным. Великий скрипач покорял сердца многих, его боготворили и восхваляли в стихах. Но все это также делало Никколо мишенью для нападок и клеветы. Некие «доброжелатели» слали письма матери и отцу Никколо, описывая разврат и кутежи, в которых якобы погряз их сын. Однажды перед экзаменом у маэстро Паера ему подменили скрипку. Дешевая скрипка с мерзким звуком и подпиленными струнами на несколько мгновений заставила Никколо поверить в то, что он разучился играть. Когда подмена вскрылась, великий скрипач с облегчением выдохнул — дело было не в нем, а всего лишь в скрипке.
Враги Паганини кричали о договоре, заключенном с самим дьяволом, и о том, что вместо струн на его скрипке натянуты кишки замученной им женщины. Вся эта ложь больно ранила Никколо. Он писал опровержения и с негодованием отвергал предложение представителей церкви опустить его скрипку в святую воду, чтобы проверить, не дьявольский ли это инструмент. Однако эта шумиха не помешала церкви сделать его кавалером ордена Золотой шпоры, третьим в истории музыкантом, удостоенным столь высокой награды. Первыми были Моцарт и Глюк.
Коронованная любовница
Кроме любви к музыке, у Паганини были еще две страсти — карточная игра и женщины. В карты Никколо мог проиграть все, и от разорения его спасала лишь напряженная концертная деятельность. В итоге он сумел избавиться от этой зависимости, но вот от женщин оставался зависим до самой смерти.
С возрастом внешность Паганини менялась к худшему, он был страшен, как дьявол, — высокий, худой, сгорбленный, с вытаращенными глазами и длинными волосами, но женщины продолжали интересоваться им, причем в их числе были и высокопоставленные особы.
Самой сильной страстью в его жизни была сестра Наполеона. Элиза Бонапарт тогда только вступила во владение маленьким герцогством Лукка, подаренным ей французским императором, и, безумно скучая по блестящему двору, оставленному в Париже, желала завести нечто подобное в Италии. С практичностью, достойной семейства Бонапарт, принцесса Элиза в короткий срок собрала придворный оркестр и пригласила на должность капельмейстера-дирижера «первую скрипку Республики Лукка» Паганини. Одновременно Никколо должен был обучать игре принца Феличе Бачокки, мужа Элизы, — тот обожал скрипку, и, по меткому замечанию Наполеона, это была «самая чудная из причуд принца».
А вскоре, открыв безграничные возможности Никколо как непревзойденного композитора и желая блеснуть в глазах придворной публики, Элиза попросила Паганини приготовить для нее на очередном концерте сюрприз — «маленькую музыкальную шутку с намеком на наши отношения». И Паганини сочинил знаменитый «Любовный дуэт» для двух струн — ми и ля, имитирующий диалог гитары и скрипки. Новинка была принята с восторгом, и августейшая покровительница уже не просила, а требовала: очередную миниатюру маэстро сыграет на одной струне!
Идея понравилась Никколо, и спустя неделю на придворном концерте прозвучала Военная соната «Наполеон» для струны соль... Успех превзошел все ожидания и еще больше подогрел фантазию Паганини — мелодии одна красивее другой просто выпархивали из-под чутких пальцев композитора чуть ли не каждый день. Но апофеозом непростых отношений принцессы Элизы и ее придворного музыканта стали «24 каприса», написанные на одном дыхании! Это уникальное сочинение — вершина творческого наследия Паганини.
Романтический плен мог продолжаться и дальше, но придворная жизнь изрядно тяготила Никколо да и наскучила ему. Он жаждал свободы действий. Последнее объяснение с коронованной любовницей произошло в 1808 году: «Я хочу сохранить свою индивидуальность, и никто не смеет упрекать меня в этом». Элизе ничего не оставалось, как мирно расстаться с Никколо...
«Пусть будет исполнено сто месс»
В середине 1815 года, когда Паганини находился на пике творчества, началось его триумфальное шествие по Европе. В лондонском Ковент-Гардене, венском Хофбурге, парижской «Гранд-опера» аристократическая элита взрывалась овациями, приветствуя «сенсацию мира», а модные салоны спешили заключить в свои объятия «самого зрелищного и самого необыкновенного виртуоза»!
Газеты захлебывались от восторга, описывая выступления генуэзского кудесника, которые Паганини превратил в настоящее шоу. Все было им продумано буквально до мелочей: от репертуара, куда входили исключительно собственные блистательные импровизации и миниатюры, до каскада эффектных трюков с лопнувшей струной и коронного «привета с деревенской фермы» — непревзойденной имитации крика осла, петуха, курицы, пения канарейки и даже собачьего лая. Игру маэстро имели возможность оценить Бальзак, Гейне, Мюссе, Шуберт, Лист. А Россини, автор «Севильского цирюльника», оставил потомкам следующее шутливое признание: «В своей жизни мне пришлось плакать трижды — когда провалилась постановка моей оперы, когда на пикнике в реку упала жареная индейка и когда я услышал игру Паганини». Устав от любовных похождений, Никколо Паганини впервые женился (это был гражданский брак), когда его возраст перевалил за сорок. Долгожданного ребенка — сына Ахилла — маэстро подарила Антония Бьянки, начинающая певица «Феникса». Привлекательная внешность и живой темперамент Антонии произвели на пылкого Никколо неотразимое впечатление, и он взял ее на гастроли. Но неожиданно Бьянки сообщила Никколо о своем интересном положении... Страсть к гражданской жене потухла так же быстро, как и зажглась. Однако родившийся малыш завладел всем сердцем скрипача.
В 1837 году Никколо Паганини еще давал концерты в Турине, но в следующем его здоровье резко ухудшилось — чахотка, бич XIX века. В 1839 году по предписанию врачей Паганини поселился в Марселе.
Последние месяцы жизни Паганини провел в Ницце. В письмах к друзьям он жаловался: «Грудной кашель, который мучает меня, очень огорчает, но я держусь больше, чем могу…».
И все же, прежде чем умереть, он еще раз играл на скрипке... Однажды вечером, на закате, он сидел у окна в своей спальне. Заходящее солнце озарило облака золотыми отблесками, множество птиц щебетало на деревьях. Нарядные молодые люди и женщины прогуливались по бульвару. Понаблюдав некоторое время за оживленной публикой, Паганини перевел взгляд на портрет лорда Байрона, висевший у его кровати. Он воспламенился и, думая о великом поэте, его гениальности, славе и несчастьях, стал сочинять прекрасную музыкальную поэму. Музыкант едва закончил последнюю мелодическую фразу удивительной драмы, как вдруг смычок замер в его леденеющих пальцах... Этот последний всплеск вдохновения уничтожил его мозг.
Неописуемые мучения пережил Паганини в последние дни жизни, с 15 по 27 мая, — он был прикован к постели. Долгими часами Никколо упрямо пытался проглотить крохотные кусочки пищи и, уже совершенно потеряв голос, не мог объясниться даже с сыном и писал свои просьбы на листках бумаги.
О последнем часе великого музыканта написано немало фантастического. Один поэтический рассказ рисует такую картину: Паганини умирает в лунную ночь, протянув руку к своей скрипке. На самом деле все было не так поэтично. Один из друзей скрипача, не покидавший его в последние дни, Тито Рубаудо, рассказывал, что, когда Паганини садился за обеденный стол, у него внезапно начался сильный приступ кашля. Он захаркал кровью и тотчас захлебнулся ею. Произошло это 27 мая 1840 года, в 5 часов дня.
В завещании Паганини было написано: «Запрещаю какие бы то ни было пышные похороны. Не желаю, чтобы артисты исполняли реквием по мне. Пусть будет исполнено сто месс. Дарю мою скрипку Генуе, чтобы она вечно хранилась там. Отдаю мою душу великой милости моего Творца».
ЮЛИЯ ИСРАФИЛОВА
