Светлой памяти Сергея Фёдоровича Сидоренко.

Сегодня ушел из жизни президент Лиги ветеранов РУБОП генерал-майор милиции Сергей Федорович Сидоренко. Сергей Федорович всю свою жизнь посвятил служению Отечеству. Сергей Фёдорович стоял у истоков создания РУБОП в Ленинграде и Северо-Западном регионе России. В 2000 году Сергеем Федоровичем совместно с бывшими сотрудниками РУБОП была создана общественная организация «Лига ветеранов РУБОП (региональное управление по борьбе с организованной преступностью)». В ее состав вошли как ветераны службы, так и действующие сотрудники МВД РФ. Основным направлением деятельности лиги стала поддержка коллег по службе, попавших в трудную жизненную ситуацию, оказание содействия по иным жизненно важным вопросам.

РУОП.Ул.Чайковского д.30 Рабочий кабинет. 1995 г.

Поколение военного и послевоенного времени – это особый пласт наших соотечественников. Если деды, отцы и матери хватили военного лиха через край, то мы, слушая их рассказы и воспоминания, сопереживали и гордились ими, уважая за великую Победу. Жизнь послевоенная, особенно первые годы, была тяжелейшая. Сколько себя помню, в ту пору всегда находился в состоянии голода. Однако, несмотря на все невзгоды и трудности, годы детства, отрочества и юности  остались в моих воспоминаниях, как самый светлый период. Мы познавали  мир, учились дружить и верить, спорить и уважать, отстаивать свои принципы и ненавидеть зло. 

РУОП.Ул.Чайковского д.30 1995 г.

Минута молчания.
Я русский до самых глубин своей многонациональной души. Настоящий русский, несмотря ни на что. Мало кто сегодня может похвастаться, что знаком со своим генеалогическим деревом. Не могу и я. Однако, если подойти к этому вопросу логически, то, возможно, кроме русской крови с отцовской стороны в моих жилах течет и татарская, и украинская кровь. Короче, правильная русская ДНК. Густая и наваристая как мамин борщ, когда вместо слова «диета», говорил «я голодный».  
К моему личному набору хромосом добавились звездное небо украинского детства, запах степи, песни тети Гали с Полтавщины, мычание, переполненных молоком, коров, белье, развешанное на веревках в маловишерском дворе. А еще гомон домашней птицы, квашеная капуста, березовые веники, жизнеутверждающие голоса из радио…  Возможно, благодаря этому мы и стали людьми «вот такой широты, вот такой глубины». Иногда самому страшно заглянуть в эту глубь. Особенно в тот день, с которого началась моя осознанная  жизнь.
В ту пору мне было лет шесть, не больше. Наша семья проживала в селе Павловщина под Полтавой. Многие односельчане так и жили еще в землянках, с того самого военного времени. Разрушены были не только хаты, но и общее хозяйство: мельница, маслозавод, ферма. Их надо было восстанавливать в первую очередь.  Восстановление, а в большинстве случаев строительство новых домов, шло медленно. Уже после работы в колхозе, наскоро перекусив, собирались селяне в одном из дворов, чтобы помочь с ремонтом и восстановлением личного хозяйства. Отстраивали жилища всем миром, помогая друг другу.  В первую очередь, конечно, семьям, в которых остались одни женщины с детьми. Таких семей, где вместо письма приходила похоронка, было много. А из стройматериалов только глина и камыш, другого-то ничего не было. Лошадей тоже раз, два и обчелся, все перевозилось на тачках.
Сельская ребятня носилась неподалеку: бегали, играли, помочь в чем-то взрослым, когда попросят, считали за большую честь.  Некоторым из нас доверяли  месить глину с камышом. Из таких «кирпичей» и строились дома на селе. Уже поздним вечером, при свете керосиновых ламп, в семье, которой в этот день помогали со строительством, накрывали общий стол человек на 30-40. За столом собирались в основном женщины, мужского населения было в три раза меньше. Продукты сельчане приносили с собой, кто что мог. Застолье начиналось с тостов: «За Победу!», «За Сталина!», «За новую счастливую жизнь!».
Детей тоже никто не отправлял домой и не укладывал спать. Не до этого было. Считалось, что если устанем, то дорогу домой найдем. Теперь-то я понимаю, как у всех от усталости болела спина, руки, ноги…  А тогда, наблюдая как все смеются и шутят, мне казалось, что жизнь  это один сплошной праздник. Единственное, что этот праздник омрачало –  постоянное чувство голода. Не успевали мы выйти из-за стола, как уже снова хотелось есть.  
Вот и в тот день, наскоро поев, мы начали носиться вокруг стола,  надеясь перехватить еще кусочек, но затем, наслушавшись разговоров о лихих военных годах, о зверствах фашистов, стали играть в «войну». Как вы понимаете, «фашистом» никто не хотел быть – их назначали по очереди. Они быстро сдавались в плен или падали на землю, всем своим видом показывая, что «убиты», и игра начиналась снова, уже с другими «фашистами». Пришла и моя очередь быть «фашистом». Как же я сразу захотел спать! Но уйти было бы нечестно по отношению к тем, кто уже испытал на себе груз этой подлой роли.  В ночном воздухе разносилась песня «Рiдна матi моя, ти ночей не доспала…», а я в компании таких же «фашистов» медленно брел к забору, откуда начиналось временное наступление вражеской армии. Под звуки песни я представлял себя советским солдатом, моя мама давала мне рушник и желала победы…
Песня закончилась, закончился и наш путь к забору. «Вот бы сейчас нас расстреляли и все»,- подумал я. Кто-то из взрослых произнес тост за Миколу, сына хозяйки, павшего на войне смертью храбрых, а заодно и за всех, кто не вернулся. Молча выпили, в эти минуты даже мы прекращали игры. И вдруг в абсолютной тишине одна из женщин запричитала, заголосила, забилась в истерике. Ей стали вторить другие, выплакивая все свое горе и боль с такой силой, что мне стало совсем плохо. От одной мысли, что я мог стать «фашистом», пусть даже понарошку, стало очень страшно. Я закричал и заплакал.  Моментально хор женского плача вместе со мной подхватила и остальная малышня. Никто никого не успокаивал.  Мужчины встали, вышли из-за стола, и остановились в стороне с опущенными головами, как будто они были виноваты в этом горе.
Трудно сказать, как долго продолжались плач и стенания вдов. Детский рев тоже не прекращался, несмотря на внеочередную порцию ласки, которую мы получили, прижавшись к своим матерям. Вскоре все начали расходиться. Мама держала меня за руку, а я шел, оглядываясь на мужиков, которые снова вернулись к столу и, наверное, ещё долго сидели, дымили самосадом, тихо переговаривались, вспоминая проклятую войну.
В ту ночь я долго не мог заснуть. Перед глазами все время мелькали картины, навеянные рассказами недавних солдат. Я снова и снова начинал плакать, вспоминая, как голосили женщины, с каким жутким рыком вырывалось из раненых душ материнское горе. Именно тогда, еще не осознавая всю серьезность своего детского решения, я дал себе слово, почти клятву, что когда вырасту, буду защищать людей.

С братом Виктором (я слева). Примерно 60-е гг.
«Жизнь человека – это не те дни, что прожил, а те, что запомнил».  К сожалению,  где и когда слышал эту фразу сказать не смогу, но суть ухватил точно.  Я прожил долгую жизнь, потому что многое помню. Да и как не помнить свое голодное, но, тем не менее, счастливое детство, годы учебы, службы,  Афган, Чечню, друзей, которые погибли, друзей, которые хранили верность при любых обстоятельствах, беды и радости семейной жизни…  
Но этот день, к которому вновь и вновь возвращает меня память, я проживаю каждый год, 9 мая, когда слышу звуки метронома в скорбную минуту молчания.

Кто не работает, тот не ест…
Каждый взрослый хочет замедлить время, а каждый ребенок торопит его, чтобы поскорее стать взрослым. Поэтому нет ничего странного в том, что дети начинают вести себя как взрослые значительно раньше, чем признаки взрослости становятся очевидными. Я не был исключением, поэтому и к своим обязанностям и к праву получать благодарность в виде подарков относился одинаково серьезно.
Каждое лето меня отправляли к украинской родне. Кроме ежедневных домашних хлопот (воды наносить, огород прополоть), я косил сено, специально слаженной для меня подростковой косой, пас корову,  да мало ли дел на селе, особенно летом.  Жили мы с братом всегда у тети Гали, поэтому приоритет был за ней, но круг наших украинских родственников этим не ограничивался, и просьбы о помощи поступали с разных  дворов. Однажды бригаду «ух» забрали на дойку. Кто знает, что такое дойка, тот поймет состояние четырнадцатилетних подростков, которые до 2-3 часов утра проводили время у костра, вливаясь в общий хор парубков и девчат украинского села, а в 4-5 уже плелись с заспанными глазами по тропинке, ведущей к ферме.  За троюродной сестрой было закреплено двадцать пять коров, и только семь давали молоко нормально, без капризов или подвохов. Остальные чужого человека, даже доярку, к себе не подпускали. Мне  выделили «отделение» самых покладистых бурёнок. Молодые доярки, наблюдая за моими усилиями, хихикали в сторонке, подкалывали, можно сказать заигрывали, но мне было не до них. Подоив коров, я шёл досыпать. Едва коснувшись подушки и закрыв глаза, слышал над ухом:
- Серёжа, вставай, надо Майку вывести в поле.
Неужели прошел уже целый час? А-а-а!.. Медленно выползая из хаты, иду к тете Галиной Майке, беру верёвку, закутываю корове рога (чтобы удобней было вести) и сопровождаю ее на прогулку. Но не это было наказанием, а жара, по-украински «спека», которая сразу наваливалась после прохладной хаты, не давая окончательно проснуться.

Вместе с двоюродной сестрой и братом Виктором. Слева я.

Корова у тёти Гали была спокойная, с добрым норовом. Бывало, спутаешь ей ноги, и Майка топчется безропотно на небольшом пятачке: с утра до моего обеда. А я лягу на теплую, пахнущую травой, землю и смотрю на облака, как они сплетаются в причудливые картины. В такие минуты особенно ярко ощущаешь свое единение с природой, со всем, что так дорого и любимо.  Много позднее, когда я был советником в Афганистане, при слове Родина, перед моими глазами среди других картинок проплывали и эти облака, и ночное украинское небо, усыпанное звездами, и наши хороводы от зари до зари…
Ну а в Малой Вишере домашний труд был в порядке вещей. Уход за коровой, поросятами, доставка воды на все хозяйственные нужды – это было обязанностью. В память о трудовом детстве  на моей даче в Лужском районе Ленинградской области почётное место отведено коромыслу, с помощью которого я носил воду. В одном направлении  150 метров от колонки до дома, да в другом столько же. Три раза в день сходишь за водой – начинают ныть плечи. Сегодня, глядя на это коромысло, я с благодарностью вспоминаю те времена. Именно тогда, мальчишкой, я усвоил на всю жизнь главное правило - человек должен жить своим трудом. Только тогда он и будет настоящим человеком.
Материальным достатком наша семья никогда не отличалась, а тут еще и здоровье отца стало подводить, сказывались фронтовые раны. Из-за постоянных хворей батя уже не мог работать как раньше. Скромная должность в отделе статистики, которую занимала мать, тоже не приносила большого дохода. Закончив восемь классов, я прямиком отправился в ПТУ. Специальность – тракторист-машинист широкого профиля – вот и все достижения на тот момент. Впрочем, подобная биография  была типичной для моих сверстников  времён Советского Союза. Это было интереснейшее время! Время, когда надежды и мечты только зарождались.  Мы с открытой душой и честным сердцем входили в эту жизнь и верили, что у нас все будет хорошо. А как же иначе?
До службы в армии мне удалось поработать в комсомольско-молодёжной  бригаде, в том числе и в должности бригадира по мелиорации. Специализацией бригады было осушение болот. Но не только. Однажды получил разнарядку сравнять с землёй «ангары», которые в годы Великой Отечественной войны использовались для маскировки самолётов. Территорию бывшего фронтового аэродрома решили распахать под совхозное поле. Ангары представляли собой определённого вида подковы. Земляная насыпь была высотой в 2,5-3 метра. В эти «ангары» загоняли в войну самолёты–истребители и накрывали маскировочной сетью.
Срезаю на тракторе С-100 очередной «ангар», вдруг на капот посыпались ручные гранаты. Признаюсь честно, спина в момент стала мокрой. Толкнув ногой рычаг сцепления, не заглушив трактор, я пулей полетел в управление совхоза к телефону. Пока прибыли сапёры,  кружил метрах в 100-150 от работающего трактора. Помню, старший сапёрной группы, хлопнув меня по плечу, сказал: «Небось, в армии не служил, «салага», а то бы знал, что в эти гранаты запалы вставляются непосредственно перед боем».
Тогда я и не думал, что в моей жизни еще будет много гранат, и с запалом, и без запала. Мирное советское небо конца шестидесятых годов не располагало к мыслям о войне, а мысли о службе в армии приходили не раз. И вот вслед за мыслями пришла повестка.

«Не плач девчонка, пройдут дожди…»
Не помню как девчонки, а мамы в те времена, отправляя сыновей в армию, не плакали. Да и с чего было плакать! Даже «холодная война» значительно потеплела. Отцы вообще гордились тем, что сын служит. Хорошее было время. На срочную службу в Советскую Армию я был призван Маловишерским райвоенкоматом Новгородской области. Местом службы стал посёлок Штурм, недалеко от Красного Села. Во времена Великой Отечественной войны у фашистов здесь дислоцировалась батарея дальнобойной артиллерии, которая прямой наводкой била по Ленинграду. Фрицы к обстрелу колыбели трёх революций подошли со всей немецкой педантичностью. Пленные солдаты, под присмотром зондер-команд, в считанные месяцы построили на сопке целый подземный городок, для обслуживания гаубичных орудий и гарнизона. И вот теперь этот «городок» работал на Советскую Армию.
Еще в учебном подразделении за полгода из меня выпестовали  радиотелеграфиста для 40-й армии ПВО. Бетонные сооружения времён Великой Отечественной войны в районе посёлка Штурм хорошо сохранились и использовались для размещения роты связи, в которой я служил.  Значительная часть служебного времени проходила под землёй, поэтому регулярным физкультурным занятиям уделялось особое внимание. Со временем образовалась инициативная группа однополчан, которые в прямом и переносном смысле слова изнуряли себя тренировками. Лыжи, штанга, кросс…  Даже после службы в армии мое свободное время было заполнено спортом.
Незадолго до демобилизации нашу роту перевели в Тайцы. Ирония судьбы – нести дежурство опять пришлось под землёй в одном из бункеров. Дослужился до сержантских лычек, должность – командир отделения, начальник аппаратной. Чуть-чуть не дотянул до выполнения нормы, после которой присваивали мастерский разряд. Впрочем, сам виноват. Перед экзаменами травмировал кисть руки. Повреждение поставило крест на повышении квалификации.  
Под дембель, батя привёз мне свои хромовые сапоги, в которых я блистал на фотографиях последних месяцев службы. Подарок не покупался, обувка была отцовской, шилась давным-давно на заказ, но за ненадобностью пылилась среди домашнего скарба. Вспомнили про нее, когда на моих солдатских кирзачах, выданных еще в начале службы, появились дефекты, несовместимые с дальнейшим использованием. Дыры были такие, что даже опытный в этих делах армейский сапожник только качал головой.  Обменяться, «не глядя», сапогами с салагой — таких мыслей у дембелей моего призыва в голове даже не возникало. Но если вдруг у кого и возникла, то до реализации дело не доходило, я бы первый наказал обидчика. Специальной парадной формы у солдат-срочников в те времена не было, а фасон армейских брюк-галифе обязывал носить сапоги. Вот тогда-то отец и решил, что пришло время использовать эти сапоги по прямому назначению. Как говорится, вылежали свое.
Сапоги мне были по ноге, даром что шиты на заказ. Даже в первые дни после увольнения я с удовольствием прогуливался в них по улицам Малой Вишеры. Да и потом надевал не раз. Куда они подевались, уже и не помню. Оставил, наверное, во время переезда в одной из старых квартир. Но есть среди семейных реликвий того периода одна вещь, ее я никогда не забываю взять с собой. Это старый дембельский альбом, сделанный с любовью и благодарностью к людям, с которыми я начал исполнение моей «детской клятвы».

Думал случайность, оказалось судьба.
Рубеж – это когда «до» и «после». Служба в армии рубеж особый. Никто и никогда не возвращался из армии прежним. Я понял это через несколько дней после дембеля, а пока…  Переступаю порог родного дома в постиранной и отутюженной военной форме, в хромовых сапогах, все честь по чести, как и положено. «Здравствуйте, мама, папа! Здравствуйте, родственники! Привет, друзья! Я вернулся!».
Всю неделю, пока длились встречи-проводы, делая перерыв между застольями, я с гордостью прогуливался по улицам Малой Вишеры. Видел, как девчонки оглядывались мне вслед, и краснел от удовольствия. Всегда приятно быть в центре внимания. Однако, «проходит все, прошло и это». Я сменил солдатскую форму на гражданскую одежду и направился прямиком в Ленинград.
Цепь случайностей привела меня в отдел кадров ОВД Ленинградского морского порта.
Теперь-то я точно знаю, что в жизни ничего случайного не бывает, но тогда я просто думал, что работа в милиции – идеальный старт в самостоятельную жизнь. В тот же день я оказался в кабинете начальника отдела милиции порта «Ленинград» Зимина.
А дальше, как в кино – не успел опомниться, я уже действующий сотрудник милиции.
Сложной ли была первая должность патрульного, постового? Не буду оригинальным, если скажу, что всё зависит от человека. Патрульный часовой должен быть всегда начеку, внимательно смотреть за происходящим вокруг, подмечать изменения, уметь анализировать события. Тем более, если твоя работа связана с людьми, с которыми ты успел познакомиться, присмотреться, привыкнуть. Моя основная задача заключалась в том, чтобы не допустить попадание на судно запрещенных к перевозке и ввозу-вывозу предметов, а также нарушителей границы. Тут мы действовали с пограничниками заодно, ведь на корабле можно было спрятать и чёрта, а не только контрабанду.
Должность постового в Ленинградском порту была значимой, важной. Пограничники в силу своей малочисленности контролировали лишь вход и выход на судно, милиция патрулировала весь периметр порта. В тот период понятие свободного времени было для меня весьма условно. Мало того, что каждая или почти каждая минута вне службы была «зарезервирована» за спортзалом, так я еще поступил в вечернюю среднюю общеобразовательную школу № 111. В этой школе, которая располагалась напротив кинотеатра «Москва», одновременно со мной учились рабочие с Кировского завода. Они по-старинке называли ее «шаромыга». Я категорически не согласен с этим шутливым названием школы рабочей молодёжи (ШРМ). Аббревиатура ШРМ появилась в 1943 году, так называли школы для подростков, которые вынуждены были оставить учебу и работать на предприятиях.
Выпускниками «шаромыг» были Юрий Гагарин, командующий в 1954-59 годах воздушно-десантными войсками Василий Маргелов (знаменитый дядя Вася), писатель Владимир Войнович и еще многие известные и успешные люди.  ШРМ просуществовала до 1958 года, потом на смену им пришла вечерняя школа. Маленькие заработки родителей не позволяли многим ребятам и девчатам учиться после восьми классов (обязательное образование)  в обычной школе. Эти учебные заведения и стали основным местом, где молодые люди могли получить аттестат зрелости без отрыва от производства. Вот в такой школе я и учился после рабочего дня.
Но и это ещё не всё. В свободное от основной работы время, а точнее за счет обыкновенного ночного отдыха, я подрядился разгружать вагоны на железнодорожной станции, находившейся рядом с основным местом работы – Ленинградским портом. Устроился на подработку по знакомству. От желающих получить дополнительный приработок не было отбоя. Приходилось выдерживать сильнейшую конкуренцию. Иногда за четыре часа разгрузки-погрузки получал по 10-12 рублей. По тем временам приработок был приличным.
Работа была сдельной, ее необходимо было закончить быстро, вознаграждение зависело не только от качества, но и от скорости. Иногда заказчик дополнительно премировал бригаду грузчиков по принципу: что разгружаете, то и получаете. Помню, как однажды на разгрузку подогнали вагон, гружённый сервелатом. Вкус той, настоящей, без химии, колбасы помню до сих пор. Конечно, труднее всего было грузить цемент и сахар. Зато временно отпадала необходимость в спортивных занятиях. Благодаря дополнительному доходу приоделся, купил необходимые в быту вещи.
Так и прожил эти два года: днём – служба, вечером – учёба в школе рабочей молодёжи, ночью – работа грузчиком на железнодорожной станции. В редкие выходные – спорт. А когда, придя в общежитие после всех этих занятий, падал на кровать, то помню только трель будильника, сообщающего, что пора вставать и снова служба, учеба, погрузо-разгрузочные работы, спорт… Что поделаешь, «первым делом самолеты…»

В полицейской академии Германии. Гамбург.1992 г.

«Вор должен сидеть в тюрьме»
Служба мне нравилась, но со временем захотелось более интересной работы. Я давно примерял на себя роль сыщика. Должность оперативного уполномоченного в уголовном розыске – вот о чем я мечтал, вышагивая по периметру порта. Для достижения цели образование было необходимым условием, и в 1972 году я поступил в Ленинградскую среднюю специальную школу милиции. В давние времена её знали как «первую школу милиции».    
Санкт-Петербургская специальная средняя школа милиции МВД России – одно из старейших образовательных учреждений. О звании генерала я тогда и не помышлял, был вполне удовлетворен, что после окончания первого курса школы милиции получил звание «младший лейтенант», денежное довольствие в 110 рублей и должность стажёра оперативного уполномоченного уголовного розыска в отделе милиции порта «Ленинград». Я уже видел себя Шерлоком Холмсом, разве что без трубки, но судьба преподнесла неприятный сюрприз. Разговор с новым начальником отдела Анатолием Васильевичем Верещакой не сложился. Я ему толкую про уголовный розыск, а он мне в ответ, что отдел полностью укомплектован хорошими специалистами.
- Пойдёшь служить в отделение по борьбе с хищениями социалистической собственности, – слова начальника прозвучали для меня, как обвинительный приговор суда.
- Почему ОБХСС? – Удивленно спросил я, в надежде, что мое стремление работать в уголовном розыске найдет отклик в душе начальника.
- Отделение необходимо укреплять, – слышу в ответ.
- Какой же из стажёра помощник? Без образования?! – Упираюсь изо всех сил.
- Вот там и закончишь свои университеты, – на этой фразе  разговор  был закончен. Считал ли я в начале семидесятых годов службу в ОБХСС второсортной, сказать не могу, но подобная перспектива меня не прельщала. Мечтал о карьере сыщика, а тут предложили должность «канцелярской крысы». Так тогда мне думалось. Но «не было бы счастья, да несчастье помогло». Первое назначение – инспектор отделения БХСС отдела милиции порта «Ленинград» – сродни выигрышному лотерейному билету: меня определили в группу по разработке валютчиков и контрабандистов.
В 1983 году, получив диплом юриста, был уверен, что новые назначения не заставят себя долго ждать. Несмотря на вечернюю форму обучения, учился я с удовольствием, да и  работал в ОБХСС, можно сказать, вдохновенно. Отделение стало лучшим подразделением среди равных в структуре ГУВД Ленгороблисполкома. Одно из расследуемых нами уголовных дел получило значительный общественный резонанс, и было связано с руководством Канонерского завода.
В «разработке» милиции находился главный инженер Канонерского завода Соскин. Гешефт у второго по должности человека на предприятии был необычный. Можно сказать, специфический, тем более по советским временам. Главный инженер брал взятки за предоставление дополнительных выходных. Другими словами обирал рабочих. Мы предполагали, что в преступной цепочке задействован и директор предприятия Высокородов. Часть вырученных преступным путём средств оседала в его карманах.
Дело было поставлено на поток, но с заявлениями в милицию никто не спешил. Информация о злоупотреблении должностного лица носила исключительно оперативный характер.  Специфика расследования состояла в том, что нельзя было проводить широкомасштабный опрос потенциальных потерпевших, чтобы не спугнуть преступников. «Разработку» директора и главного инженера, последующее задержание руководителей завода ни с кем не согласовывали. Опасались огласки.  
Расследование этого уголовного дела еще и еще раз доказало, что работа  следователя или оперативного сотрудника весьма многогранна. Во многих случаях она выходит за рамки служебных инструкций и ведомственных приказов.  Для того чтобы «разговорить» людей, убедить их дать свидетельские показания «под протокол», пришлось разыграть целый спектакль.  Режиссёрские наработки и актёрские способности должны быть в арсенале каждого оперативника, если он претендует на звание профессионала. Ни в Ленинградской средней специальной  школе милиции, ни на юридическом факультете Ленинградского университета, такие курсы или факультативы не были предусмотрены. Азы актёрского и постановочного ремесла пришлось осваивать самостоятельно, и, как говорят, в таких случаях, «по ходу пьесы».
От Канонерского острова, где размещался одноимённый завод, на «большую землю» ходил паром. С его помощью на предприятие и обратно доставляли рабочих. По заведённому на заводе правилу право первыми спуститься на берег всегда было предоставлено начальству.  На пирсе Соскина и Высокородова ждали служебные машины. Но случилось непредвиденное. Как только паром причалил, на первый план вышла милицейская «Волга». Автомобиль с характерным визгом тормозов заложил вираж и был первым у трапа. На глазах у изумлённых рабочих Соскина и Высокородова забросили в машину. Со стороны это выглядело, наверное, как в кино. Надо было видеть лица рабочих! Толпа перевела дух лишь тогда, когда милицейский автомобиль с задержанными скрылся из виду. Для всех стал очевиден факт - вчерашних небожителей спустили с небес на землю. На другой день в отделение БХСС народ пошёл «косяком». Признательные показания в передаче (и соответственно в их получении) взяток за предоставление дополнительного отпуска или нескольких выходных дней были получены. Их оказалось около сотни. Дело было доведено до суда и закончилось обвинительным приговором. Соскин и Высокородов получили по семь лет лишения свободы.
Уголовное дело Канонерского завода имело продолжение. После вынесения приговора отделение БХСС не знало недостатка в добровольных помощниках. Рабочие завода, докеры порта завалили милицию заявлениями и жалобами. Все спешили рассказать кто, где и когда «в зоопарке льву мяса не докладывает».
 
Правильные  «МЕНТЫ»
После моего назначения оперуполномоченным по делам, связанным с валютой, спекуляцией и контрабандой, для разработки темы «Альбатроса» ведомство изготовило мне документы прикрытия. Чего там только не было! И удостоверение старшего моториста Ленокеанрыбфлота, и «корочки» помощника капитана и еще много чего другого.  Местные жулики, как говорится, знали меня в лицо. Но для моряков, которые решили «подзаработать» продажей бонов или товаров из-за границы, я был «тёмной лошадкой». При необходимости мог «разыграть» оперативную комбинацию. Такая деятельность требовала определённых профессиональных навыков. Разыгрывались целые спектакли, в ходе которых «опекаемые» нами люди даже на секунду не догадывались, что со стороны ими управляют правоохранительные органы. Сравнение с великими театральными режиссёрами в данной ситуации некорректно, но наши «постановки» были весьма эффективными.     
О том, что в оперативной работе не было мелочей, говорит факт наличия в «валютном» отделе специального гардероба. Реквизит пополнялся из разных источников: что-то брали напрокат на Ленфильме, что-то приобреталось за счёт ведомства, на средства, выделенные для оперативной работы. Среди одежды, которая использовалась для  проведения оперативных комбинаций, не было конфиската, или предметов, которые проходили по уголовным делам в качестве вещественных доказательств.
Гардероб «валютного» отдела мог составить конкуренцию театральному. Каких только костюмов там не было: от форменной одежды офицеров и прапорщиков Советской Армии до костюма рыбака. Были и предметы быта, которые также могли пригодиться в работе. Перед моим уходом из отдела на учёте в «камере хранения» находились даже поддельные клейма известного ювелирного дома Фаберже.
При любом раскладе предметы, находящиеся на учёте в оперативном гардеробе, использовались исключительно в рамках закона. Наличие «реквизита», правомерность его использования в оперативных целях были под пристальным контролем финансовых органов Главка. Получение вещей из «камеры хранения» всегда определялось оперативными задачами. Сотрудник, которому выдавались предметы, должен был доложить об их использовании. Во всяком случае, при мне случаев злоупотребления оперативным гардеробом  со стороны сотрудников  валютного  отдела не было.
Среди моих подчиненных были в основном «правильные менты». Но однажды мне все-таки пришлось уволить одного сотрудника «не по собственному желанию», хотя в рапорте все было написано, как и полагается. Суровое кадровое решение было принято после того, как я стал невольным свидетелем методов, которые оперативник использовал при снятии объяснений с сотрудницы фирмы «Самоцветы».  Для того чтобы «расположить» даму к откровенному разговору, он начал хлестать её газетой по щекам.
До увольнения «по статье» или возбуждения уголовного дела  за превышение служебных полномочий, конечно, не дошло - уж слишком внушительный список заслуг был у офицера. Дрогнув под мольбами о пощаде, я предложил ему трудоустроиться в «районе». Зачем портить человеку биографию! Но не в меру ретивый работник, когда понял, что пронесло, на радостях написал рапорт об увольнении по собственному желанию. Рапорт само собой сразу удовлетворили.
Порядочность моих подчинённых по валютному отделу я мог объяснить разными причинами. В карман государства или подозреваемых в совершении уголовных преступлений они не могли залезть в силу своей воспитанности. У оперативных сотрудников 80-х годов ещё оставался стержень, который не позволял им переступать черту. Зарождению коррупционных начал мешала и обстановка внутри коллектива валютного отдела. Репутация оперативника ценилась выше всего.

Кабульская провинция 1987 г. Выдвижение на боевую операцию.

Война и разруха.
С 1985 по 1987-й годы я находился в Афганистане. Будучи советником МВД по вопросам разведки и контрразведки не раз, как говорится, смотрел смерти в лицо. Были и ранения, были и награды. Было счастливое возвращение, были новые назначения. И снова была война. Еще не прошла боль чеченской кампании 1994-1996года, а федеральный центр и сепаратисты сели за стол переговоров. В мае 1997 года был заключен мирный договор, который своими подписями скрепили Ельцин и Масхадов. А в июне 1997 года. Будучи Полномочным представителем МВД РФ в Чеченской республике,  я приступил к своим непростым обязанностям. Круг их был очень широк, но самым важным я считал участие в судьбах советских граждан, которые волею обстоятельств оказались на территории Чечни без крова, социальных гарантий государства, работы, а иногда и семьи. Особое внимание уделялось освобождению пленников.
Начиная с середины 80-х, рабство в Чечне процветало. Список военнопленных пополняли нефтяники и строители. Переговоры между спецслужбами центра и мятежной республики шли долго, муторно и по большей части безрезультатно. Кроме участия в переговорах я обязан был обеспечить охрану переговорщиков со стороны МВД РФ.    Амбиции у масхадовцев били через край. В ходе переговоров «погоду делали» Мовла-
ди Удугов и Ахмед Закаев. Вместе со своим заместителем, начальником РУВД Московского района Санкт-Петербурга Александром Губко мы решали, казалось бы, не разрешимые задачи. Уже после возвращения из Чечни, благодаря нашему офицерскому тандему появится сериал «Убойная сила». Но это случится через два года, а пока переговоры, переговоры, освобождение пленных, отправка их домой и снова переговоры.
Дело осложнялось странным поведением Бориса Березовского, который был одним из переговорщиков со стороны центра. «БАБ» (эту кличку он имел уже тогда) проявлял свою активность не за столом переговоров, а за его пределами, постоянно шептался о чем-то в стороне с ближайшим окружением Аслана Масхадова. Я неоднократно пытался выяснить, какие задачи решает Березовский на мятежной территории, но понял только одно, бизнес «дипломата» был связан с насильно удерживаемыми в Чечне гражданами России.
О гешефте Березовского открыто заявляли чеченцы, но не из свиты Масхадова, а рангом пониже. На мятежной территории БАБ действовал самостоятельно, присматривать за ним без соответствующих инструкций было невозможно и единственное, чем я располагал - это оперативные данные. А они были неутешительными: Березовский не столько чтил государственные интересы, сколько решал свои личные политические или коммерческие задачи. Счет с его участием в переговорах, где речь шла об освобождении с помощью выкупа, исчислялся сотнями тысяч долларов.

Грозный 1997 г. Переговоры в представительстве по поводу Каспийской нефти.
Тем сложнее было представительству договариваться о других условиях освобождения пленных.   В отличие от Березовского,  полпредство участвовало в освобождении пленников не за денежное вознаграждение.  И, тем не менее, при нашем личном участии за два месяца пребывания в Чечне, было освобождено 14 человек.
В годы перестройки, а точнее безвременья, нам пришлось взвалить на свои плечи тяжелейший груз по борьбе с повальной,  в том числе организованной преступностью. Законы не работали, экономические связи были нарушены. Хаос практически во всём. На этом фоне прохвосты от демократии хапали всё, что только могли, не гнушаясь грабежами и убийствами.  И всё же мы верили, что сможем победить это зло. Увы, мы оказались в высшей степени наивными. Нам не удалось победить организованную преступность, а только едва сдерживать ее на стыке ХХ и ХХI веков. Вот ощущение того времени: полнейшее разложение морали, отсутствие идеологии, мотивации служения Отечеству. Это привело к тому, что организованная преступность проникла во все этажи власти и правоохранительных органов, в том числе спецслужб, прокуратуры, судов. Понятие чести и совести в настоящее время заменено на наглость, нахрапистость и использование служебного положения. И на этом фоне продолжающаяся повальная коррупция. Увы, но такова горькая правда…

Норвегия 1996 г. Слева направо:нач.Криминальной полиции Молдовы; генерал Полтавченко Г.С.; генерал Нефедов А.А.; генерал Сидоренко С.Ф.

Надежда умирает последней
Сегодня новому поколению сотрудников правоохранительных органов предстоит большая работа. Лед тронулся, но впереди самое сложное – ни при каких обстоятельства нельзя разворачиваться назад в 90-е годы. Борьба с преступностью и преступниками всех мастей – главная ваша задача. Многое из того, что произойдет с нами завтра, зарождается в нашем сегодня. Именно поэтому так важно кто с тобой рядом.
Я горжусь тем, что родился в Советском Союзе, что прошёл нелёгкий, но, на мой взгляд, достойный путь служения Отечеству. Никогда не лебезил перед вышестоящими начальниками, не угодничал, не купил генеральское звание за деньги, не получил его по блату. Не разменял свою совесть и честь на хрустящие купюры. Горжусь своими коллегами и боевыми товарищами, теперь уже в большинстве своём ветеранами службы по борьбе с организованной преступностью МВД СССР и России. Горжусь тем, что коллектив питерского РУБОП вырастил в своих рядах 24 генерала милиции, полиции, юстиции. Это значит, что мы проводили правильную кадровую политику. Такого показателя не имело ни одно из 12-ти подразделений по борьбе с организованной преступностью МВД России.
Говорят, тот, кто пережил трагедию или тяжелый период в жизни, умеет отличать добро от зла, имеет понятие о чести и совести. Абсолютно с этим согласен.  Я уверен, россияне не только сохранили в своей душе, но и передадут следующему поколению  все то настоящее, доброе, что впитали в период своего становления и взросления. В период, когда такие понятия, как честь, совесть, верность считались главными достоинствами настоящего человека.

С братом Виктором на даче.

Автор: Сергей Федорович Сидоренко. Фотографии из архива автора.