Амандина-Люсиль-Аврора Дюпен появилась на свет 1 июля 1804 года в Париже. За час до рождения ее отец Морис Дюпен импровизировал на кремонской скрипке, а мать Софи Делаборд танцевала перед ним в розовом платье. И музыка, и это розовое платье - все предсказывало счастливую судьбу новорожденной...
Девочка уродилась резвой, горячей и непослушной. В 13 лет она шокировала сверстниц барышень и их родителей тем, что в сюртуке, фуражке и с ружьем через плечо отчаянно гонялась за зайцами и отлично ездила верхом. Впрочем, сама себя Аврора называла "полубарышня-полумужичка". Двойственное происхождение доставило ей в детстве много горя.
С одной стороны, Аврора была правнучкой знаменитого маршала Франции Мориса Саксонского, безрассудно смелого и такого же безрассудно веселого: он учил, что французы побеждают только тогда, когда их ведут в наступление весело. При войсках маршала всегда содержалась группа комедианток, и о сражении, назначенном на следующий день, как правило, сообщали со сцены. Будущая Жорж Санд унаследует эти фамильные веселость и оптимизм. Неунывающим характером отличалась и ее бабка - Мари-Аврора Дюпен де Франкей - незаконная дочь маршала. Она настойчиво бомбардировала правительство прошениями признать Саксонского своим родителем, и после энной попытки парижский парламент удовлетворил-таки ее требование. Оставшись вдовой после смерти мужа, Дюпена де Франкей, бабка Аврора оказалась вовлеченной в драматические события 1789 года. Справедливо опасаясь революционных катаклизмов, она спрятала в кирпичной стене одного парижского двора серебряную посуду и драгоценности. Но поскольку в обычае были доносы, какой-то доброхот донес на Аврору Дюпен Революционному комитету. Ее арестовали и посадили в монастырь. Дешартр, воспитатель сына Авроры, Мориса, и сам 11-летний Морис - будущий отец Жорж Санд, ночью пробрались к тайнику и уничтожили находящиеся там бумаги, весьма компрометирующие госпожу Дюпен в глазах революции. Это был поступок очень смелых и верных людей. Однако, к счастью, пришел термидор и Аврору выпустили.
Все эти истории бабки впитывала юная Аврора, на них формировался ее характер. Бабушка Аврора, обожая и балуя внучку в громадном наследственном поместье Ноан, близ Берри, не сочла, правда, нужным рассказать ей о том, как отговаривала своего сына Мориса, ставшего блестящим военным, вступать в брак с вульгарной простолюдинкой Антуанеттой-Софи-Викторией Делаборд, дочерью парижского птицелова. Но Морис выказал себя человеком чести, и незадолго до того, как Софи должна была родить, женился на ней вопреки воле любимой матери. Увы, благородный Морис погиб в августе 1808 года, наскочив ночью верхом на груду камней. Смешливая, злоязычная и непочтительная Софи не ужилась со свекровью в Ноане и, оставив дочь на попечение богатой бабушки, упорхнула в Париж.
Все эти подробности чрезвычайно важны для формирования характера будущей Жорж Санд. С одной стороны, она выросла в богатом и изобильном беррийском поместье аристократкой, богатой наследницей, ибо бабушка, почившая в январе 1821 года, оставила внучке имение Ноан, парижский отель "Де Нарбонн" и солидную ренту. Но (и в этом "но" заключалось все то, что составляло скорбь, сожаление и несчастье старой графини) юная Аврора самым неприличным и неблагодарным образом была привязана к своей грубой матери Софи. При малейшей возможности рвалась она в крошечную чердачную квартирку в Париже, наслаждалась развязным жаргоном уличного мальчишки, на котором изъяснялась родительница. Непримиримые отношения бабушки и матери с самых ранних лет травмировали Аврору. В сущности, жалость к матери и сочувствие к ней в будущем заставили Жорж Санд переживать социальное неравенство как личную драму. Впоследствии это скажется на ее политических симпатиях.
Первые трения. 19 сентября 1822 года внебрачный сын полковника барона Дюдевана Казимир стал мужем 18-летней Авроры Дюпен, полновластной хозяйки идиллического Ноана. Зачем же своевольная барышня поспешила променять на брак свою безграничную свободу? Бабушка умерла, с матерью отношения в конце концов не сложились - она в Париже, и влияния на дочь у нее не было... Так может быть, причиной тому стала страстная любовь к худощавому, с военной выправкой, но в целом абсолютно заурядному молодому человеку? Нет, никакой особой любви не было. "Ты был моим покровителем... который никогда не говорил мне о любви, но думал о моем богатстве и очень умно старался предостеречь меня от разных бед, которые мне угрожали", - много позже писала Аврора Казимиру. Вот и вся его роль - покровитель одинокой девушки, не умевшей разобраться в превратностях взрослой жизни и еще не познавшей свою силу. К несчастью, оборотная сторона семейной жизни открылась ей быстро: муж, не читавший книг, спасавшийся бегством при первых звуках рояля и заводивший постоянные интрижки с горничными, интересовался в основном охотой, пирушками и новостями местной политики. Впрочем, все это не помешало Авроре родить ему в 1823 году сына Мориса, а спустя 5 лет - дочь Соланж. Но все эти несчастливые годы Аврора напряженно наблюдала, размышляла и взвешивала...
Поначалу она додумалась до того, что несправедливо, чтобы муж позволял себе все, а ей полагалась бы лишь роль рабыни. Существующий закон, согласно которому жене для совершения любого действия требовалось согласие мужа, казался ей возмутительным. Но еще больше ее возмущало то, что в случае измены жену могли покарать заточением, в то время как к внебрачным связям супруга общество относилось вполне снисходительно. Родись Аврора Дюдеван хотя бы в конце XVIII столетия, крамольные мысли о самой возможности женской свободы тотчас оказались бы подавлены диктатом рассудка, голосом долга, который и был голосом той эпохи, и ей пришлось бы искать утешения в следовании долгу. Но в 30-е годы века XIX во Франции ледяное "надо" уже сменилось романтическим "желаю". А потому Аврора повадилась одна, верхом, не спрашивая разрешения супруга, ездить в Ла Шартр к своим новым знакомым - студентам, начинающим литераторам, юристам, приезжавшим в свои имения на лето погостить из Парижа. Они-то и вскружили ей голову романтической философией.
Все считали себя последователями Гюго, Сен-Симона, Фурье. Сменился и умонастроенческий цикл - если достижения науки и медицины прошлого столетия разобрали человека, как машину, по винтикам, и едва ли не объявили машиной, то теперь маятник качнулся в противоположную сторону: интерес общества сосредоточился на человеческих страстях, безрассудстве, потакании своим желаниям и подробном исследовании смены настроений. Самые серьезные сенсимонисты проповедовали законность наслаждения, приветствовали дерзкие опыты в области чувств, учили презирать буржуазные условности.
Один из вольнодумцев, 19-летний Жюль Сандо, изучавший в столице юриспруденцию, без памяти влюбился в Аврору Дюдеван. Он олицетворял собой поистине романтического героя - мечтательный хрупкий блондин с завитыми волосами, не любивший ни охоты, ни шумных сборищ, предпочитая всему этому уединение и книгу. Он внушал Авроре столь популярные тогда идеи Шатобриана: "Только в красоте земли, природы и любви вы найдете элементы силы и жизни для того, чтобы воздать хвалу Богу..."
Аврора оказалась исключительно способной ученицей и к тому же натурой редкостно честной и последовательной. Она бесповоротно решила для себя, что ни перед кем - и перед мужем в первую очередь - притворяться больше не станет. "Маленький Жюль", как она с некоторых пор стала называть Сандо, приходил к ней на свидания в уединенные места тенистого ноанского парка, а порой даже в павильон ее супружеского дома.
В июле 1830 года друзья Авроры услышали, что в Париже революция. Якобы ружейная пальба, якобы строят баррикады - сведения были отрывочными и противоречивыми. Аврора в то время была совсем далека от политики, но восторженно повторяемые друзьями слова "свобода" и "республика" опьяняли ее не меньше, чем их. Ей объяснили, что король Карл Х - реакционер и предатель, что своими печально известными "шестью указами" он ограбил народ, сузил избирательное право и ликвидировал свободу слова и печати. Вскоре стало известно, что в результате июльского восстания Карл Х бежал, а на трон возвели Луи Филиппа Орлеанского. Ждали новой благородной конституции.
Истинная, но как будто спавшая до поры энергия Авроры словно пробудилась вместе с революцией - первой из череды тех, что ей доведется пережить на своем веку. Она почувствовала некое тайное родство этого общественного бунтарства с ее личным внутренним бунтарским духом. А еще в ней проснулся яркий эпистолярный дар - в духе того неспокойного времени Аврора сочиняла длинные письма своим друзьям в Париж, и в их стилистической раскованности, красочности сравнений и меткости описаний уже чувствовалась рука писателя. Казимир стал во всем ей помехой, и она отодвинула его со своего пути решительной и почти неженской рукой. В ней словно проснулась воля прадеда - маршала Мориса Саксонского. "Я переезжаю в Париж. Хочу жить самостоятельно и от тебя отдельно. Я требую, чтобы ты выделил мне пенсион. Дети останутся здесь, в Ноане". Казимир хоть и оторопел от неслыханной дерзости жены, но противоречить не посмел.
Шоковая терапия. Поначалу Аврора Дюдеван стала в Париже самой белой из всех белых ворон, но достаточно быстро превратилась в своеобразную знаменитость, которой позволено все и чьи экстравагантные выходки вовсе не являлись актом особой смелости. Презрительно махнуть рукой и пренебречь мнением толпы оказалось органичным и глубоко личным свойством мадам Дюдеван. В те годы дамы в театре сидели исключительно в ложах и на балконе, и вдруг в разгар сезона 1831 года в партере среди мужчин стала регулярно появляться женщина в рединготе серого сукна, с шерстяным платком на шее, в брюках и вызывающих сапожках на маленьких ногах. Впрочем, делать из своего костюма знамя женской эмансипации Аврора пока не собиралась - она одевалась так просто потому, что это было удобнее и дешевле. При этом ее нимало не смущали ни недоумевающие взгляды мужчин, ни испуганные лорнеты дам, то и дело обращавшиеся на это странное существо. Ее продолжала пьянить революция: "Кругом штыки, мятежи и руины, а все живут так весело, как будто сейчас мирное время".
Аврора открыто поселилась с Жюлем Сандо в небольшой мансарде на набережной Сен-Мишель, а вскоре забрала к себе 3-летнюю дочку Соланж, которую эта странная пара ежедневно прогуливала в Люксембургском саду. Аврора яростно противилась, когда ее принимали за одну из тех женщин, которые требуют, чтобы "берегли их репутацию", - своей она нисколько не дорожила, считая, что все, что она делает, отнюдь не эксцентрично, а всего-навсего честно.
Сандо, в котором в то время обнаружилась тяга к литературе, Аврора взялась помогать писать роман "Роз и Бланш". Книга, вышедшая в свет под их общим именем Ж. Сандо, неожиданно имела большой успех. Аврора с удивлением обнаружила, что при всей ее ненаходчивости в разговоре писать ей легко и неутомительно. Темы, сюжеты, образы героев - все это без усилий рождалось в ее голове и практически без поправок ложилось на бумагу. Она предложила Сандо подписать их общим именем и только что написанный ею роман "Индиана", но Жюль, справедливо рассудив, что он не вставил в ее произведение ни слова, отказался. Но как же подписаться ей самой? Компрометировать имя Дюдеван было невозможно. Выход в итоге нашелся - сохранив фамилию Санд, она придумала себе имя Жорж. И первый ее роман "Индиана", и второй - "Валентина" также были благосклонно встречены и публикой, и издателями. Романтическое бунтарство ее героинь пришлось явно ко времени.
Отныне Санд стала ставить в мужской род все относящиеся к себе прилагательные. Это казалось ей и остроумным, и многозначительным, ведь, взяв мужское имя, она как бы вывела себя за рамки женского сообщества и полулегитимно присвоила себе права и свободы мужчин. Имя - это судьба. У человека по имени Жорж неизбежно будет иная судьба, нежели у человека по имени Аврора. Недоброжелатели Санд, а их среди ее современников был легион, шипели, что она недопустимо дерзка и крайне мужеподобна. В частности, Бальзак писал Ганской, насколько антипатична ему эта "мужиковатая дама" с властным низким голосом и крупными чертами лица.
В общем, в самое короткое время Санд стала не просто знаменитостью, а достопримечательностью Парижа. Этой даме дозволялось немыслимое: принимать посетителей в шелковом халате и турецких туфлях без каблука и задника, курить вишневую трубку, разговаривать прямо, без жеманства, вставляя в беседу крепкие словечки и смачно шутя. Дозволялось Санд и иметь любовников у всех на виду, и у всех же на виду менять их с завидной частотой. Она оправдывала любую связь - если она бескорыстна и вызвана сильным чувством. Ее авторитет был настолько высок, что многие женщины, читая ее романы и слушая ее рассуждения в обществе, совершенно серьезно считали, что в стране вот-вот произойдет изменение брачного законодательства в сторону официализации свободной любви. Вошла ли Санд в роль или в действительности была такова, остается только гадать, но, видимо, и то, и другое...
После того как Франция столь долго была околдована могучей фигурой Наполеона, вновь обрела популярность идея, что историю делают выдающиеся личности, а законы создаются ими и под них. Жорж Санд, хотя и в более частном масштабе, стала в своей стране той особенной личностью, ради которой неумолимое общественное мнение готово было сделать исключение.
Осенью 1836 года суд провинции Ла Шартр одобрил ее требование о разделе имущества с мужем Казимиром Дюдеваном и официальном раздельном проживании с ним. Жорж сумела очаровать самого блестящего адвоката провинции Луи Кризостома Мишеля. По случаю суда Жорж неожиданно нарядилась в белое платье с кружевным воротником и накинула на плечи цветастую шаль - словом, сама невинность...
На открытом процессе, где собралось множество ее друзей, Мишель своим низким красивым голосом повествовал душераздирающую историю о том, как Казимир Дюдеван обесчестил семейный кров, наплевал в душу своей молодой жене и толкнул ее к бегству в Париж.
Казимир, заранее убедив себя в том, что не ему тягаться с бывшей супругой, даже рта не открыл в свою защиту, хотя вполне мог много чего рассказать и о ее неоднозначном поведении. Самое же поразительное заключалось в том, что всем присутствующим в зале, включая судей, ее свободный образ жизни был хорошо известен, благо, что сама Санд ни от кого этого не скрывала. И если в отношении любой другой истицы суд почти однозначно был неумолим и согласно законодательству должен был бы лишить такую мать права воспитывать детей, то магия Жорж Санд и ее непоколебимая уверенность в собственной правоте сделали происходящее беспрецедентным - Жорж получила обратно в безраздельное пользование и Ноан, и детей.
Впоследствии Жорж Санд часто называли первой феминисткой. Так ли это? Если иметь в виду то значение, которое приобрело это слово в XIX веке, - не так. Она никогда не требовала для женщин равных политических прав, считая это абсолютной нелепостью. Она требовала для женщин лишь одного права: не быть связанной принудительным браком с нелюбимым мужчиной. При этом долг материнства Санд полагала святым. Как посмеется собственная дочь Санд над убеждениями матери!
"Любовники и дети - разве это не одно?". На смену первому возлюбленному Санд, Жюлю Сандо, давным-давно пришли другие. Ее роман с Проспером Мериме, например, длился несколько суток и активно обсуждался всем литературным Парижем. Знаменитый критик Сент-Бев уделил ему в письмах к друзьям внимание не меньшее, чем иным выдающимся литературным произведениям. Большая страсть пришла к Жорж в лице 23-летнего поэта-романтика Альфреда де Мюссе. Он был на 6 лет моложе Санд и необыкновенно красив. Мюссе посвятил ей множество стихов, воспевавших "андалузку со смуглой грудью". В 1833 году они отправились в Италию. Там, среди романтических пейзажей созданной для любви Венеции, Жорж потрясла Мюссе неожиданным, но вполне безапелляционным заявлением: "Мне требуется ежедневно шесть часов работы", - и заперла перед его носом дверь, усевшись заполнять своим крупным спокойным почерком тетрадку нового романа. 20 страниц в день - такова была ее незыблемая норма, от которой ее не заставят отступить ни измена, ни болезнь, ни какой бы то ни был гром среди ясного неба.
С Мюссе Санд потом сходилась и расходилась, пока не последовал окончательный и, надо сказать, очень болезненный для обоих разрыв. В течение тех дней 1834 года Санд вела "Дневник" - одну из лучших своих вещей, гораздо более сильную, чем многие ее романы. "Прощайте, мои любимые белокурые волосы, прощайте, мои любимые белые плечи, прощай все то, что было моим! Теперь в мои безумные ночи я буду целовать в лесах стволы елей и скалы, громко крича ваше имя..."
Примечательно, что практически все возлюбленные Санд были значительно моложе ее. Фридерик Шопен, с которым она познакомилась в Париже в октябре 1837 года, был младше ее на шесть лет. Нежный, чувствительный, аристократичный композитор поляк, к тому же больной чахоткой, нуждался скорее в нежной матери, нежели в возлюбленной. И ее это вполне устраивало. "Мои три ребенка", - с удовлетворением говорила Жорж про Мориса, Соланж и Шопена. Осенью 1839 года она увезла свою "семью" на Майорку, надеясь, что в более теплом климате Шопен поправится. Поселились они в экзотическом месте - заброшенной Вальдемозской обители, обрамленной зелеными горами, скалами и одиноко стоящими пальмами. Санд сама ходила по лавкам за продуктами, готовила обед и при этом писала очередной роман и занималась с детьми. Увы, здешний климат Шопену не помог, у него участились приступы кровохарканья, и вскоре им пришлось уехать. Последующие 6 лет, с 1841 по 1846 год, эта странная семья провела в Ноане. Шопен много сочинял и импровизировал, Санд писала свой очередной и лучший роман "Консуэло" и неустанно заботилась о его здоровье.
Можно ли считать те годы счастьем? Ее близкие друзья утверждали, что Шопен был "злым гением Санд, ее вампиром, ее крестом". И, видимо, не без основания - он нередко бывал пасмурным, обидчивым, ревнивым, дразня и обижая ее. Что же касается ее самой, то она свои переживания выразила в романе "Лукреция Флориани".
Последний удар их и без того непростым отношениям нанесла дочь Санд, Соланж, которой в 1844 году исполнилось 16 лет. Выросшая в странной, беспорядочной обстановке, девушка не уважала ничего и никого, и в первую очередь собственную мать. Она вовсю кокетничала с Шопеном, и в конце концов однажды под цветущим кустом ноанских роз нашептала композитору, что ее мать ему изменяет. Впавший в неистовство Шопен не пожелал разбираться и навсегда покинул Ноан.
Страсти политические. Спустя какое-то время разодетый и надушенный Шопен, прогуливаясь по парижским улицам, увидел такую картину. Толпа странно одетых, засаленных мужчин, затягиваясь табаком и брызгая слюной, объяснялась Санд в любви. Какой-то рабочий, обнимая ее, говорил ей "ты", другой, в разорванном картузе набекрень, бросался к ее ногам, называя "возвышенной". Она же невозмутимо и вполне благосклонно внимала всем этим диким проявлениям. Разглядев в подробностях эту сцену, Шопен в ужасе бросился прочь от бывшей возлюбленной...
Социальные разногласия всегда оставались существенной причиной их ссор и противоречий. Аристократически утонченного Шопена до глубины души возмущал недопустимый, по его мнению, либерализм Санд. Но Жорж была, что называется, врожденной, инстинктивной демократкой. Недаром Сент-Бев назвал ее "музой и душой своего века". Она никогда не забывала злоключений своей простолюдинки-матери и всегда стыдилась того, что богата. Одним из проявлений ее демократизма было покровительство пролетарским поэтам - тем самым странным мужчинам, которые стояли перед ней на коленях. Они вечно толклись в ее доме, она их принимала, прикармливала, порой пристраивая их рукописи лучшим издателям и критикам, давала взаймы денег, позволяла вульгарно, по-мужицки себя обожать.
Неожиданно развернувшиеся в новую революцию февральские события 1848 года, когда парижские рабочие, поддержанные средними и мелкими буржуа, смели ненавистное правительство Гизо, снова стали для Санд источником невиданной энергии и вдохновения. Все личное, женское немедленно отступило на второй план. Когда Санд примчалась в Париж, баррикады еще не были разобраны, но она пропустила главный спектакль - восставший народ вынес из дворца Тюильри трон предавшего демократию и бежавшего Луи Филиппа и сжег его на огромном костре. Зато во Временное правительство вошли ее друзья, в том числе социалист Луи Блан, возглавил же его давнишний знакомый Санд - Ламартин. Разбиралась ли Санд в политических тонкостях происходящего? Не вполне. Ее "учителем" был очень популярный тогда философ Пьер Леру, сын продавца прохладительных напитков с площади Вож. Санд считала его новым Платоном, если не новым Христом. И именно ему суждено было окончательно утвердить ее в христианском социализме, в том, что только общество могло распределять блага, лишь коллектив мог решать, достоин ли его член быть богатым или нет. "Вы готовы отказаться от своего любимого Ноана?" - язвительно вопрошал ее при встрече Бальзак. На этот щекотливый вопрос Санд ответить не умела...
Как бы то ни было, но вихрь революционных событий, возбужденные лица толпы, временное ликование народа - все это вновь опьянило Санд. Она вдруг вообразила себя мозгом и центром нового режима. В письме сыну в марте 1848 года она писала: "Вот я уже и государственный человек. Сегодня я написала два правительственных циркуляра: один для Министерства народного просвещения, другой для Министерства внутренних дел. ...Меня зовут справа, слева. Я лучшего и не желаю".
Но Санд заигралась... В преддверии всеобщих выборов она старалась употребить все свое влияние, чтобы склонить народ и сочувствующую буржуазию поддержать революцию. В "Бюллетене республики" под №16 Санд опубликовала неосторожные строки, продиктованные душевным порывом, а вовсе не политическим благоразумием, - если революция не будет поддержана, то "для народа останется один путь к спасению: во второй раз продемонстрировать свою волю и отменить решения псевдонародного правительства. Захочет ли Франция заставить Париж прибегнуть к этому крайнему, достойному сожаления средству?"
По сути это был призыв к мятежу. И 15 мая мятеж разразился - социалисты Бланки и Луи Блан, пользуясь нерешительностью "вялого и слишком буржуазного" Ламартина, отказавшегося вести войска на защиту "распятой Польши", подняли народ на штурм Национального собрания и объявили демократическую республику. В это время Жорж Санд с горящими глазами и сжатыми кулаками, готовая голыми руками защищать мятеж, стояла в толпе на улице де Бургонь. В окне нижнего этажа она увидела даму, которая обратилась с пламенной речью к народу. "Кто эта дама?" - поинтересовалась восхищенная Жорж. И ей ответили: "Жорж Санд".
Однако Национальная гвардия уже спешила на помощь Собранию. Мятежников арестовали. Ходили упорные слухи, что и Жорж Санд собираются упрятать в тюрьму. Два дня - чтобы не попасть под подозрение в трусливом бегстве - она не уезжала из Парижа, дожидаясь ареста. За это время Санд сожгла все свои бумаги, и в том числе "Интимный дневник". Однако никто за ней не пришел...
Ее не принимают всерьез? Санд это огорчало и разочаровывало.
В декабре 1848 года президентом республики избрали племянника Наполеона - Луи Наполеона. Магия великого имени не потеряла власти над французами. Санд встречалась с Луи Наполеоном Бонапартом несколько лет назад в одном из салонов: он не был неприятен ей. В молодости Луи Наполеон был либералом и карбонарием. Кроме того, тогда их объединяла ненависть к Луи Филиппу. Санд, как, впрочем, и многие другие, наивно полагала, что этот сильный, с орлиным взглядом человек будет защищать интересы республики. Как бы не так! В декабре 1851 года Париж был оповещен о том, что "именем французского народа президент распускает Национальное собрание". По сути, в стране воцарилась диктатура одного человека и последовали жесточайший террор и кровавые расправы над республиканцами. Одна половина Франции доносила на другую. Обвиненных арестовывали, бросали в тюрьмы, вывозили в Африку, ссылали в Кайенну.
Когда-то Луи Наполеон писал Санд: "Мадам, поверьте, что лучший титул, который вы можете мне дать, - титул друга. Вы, обладающая достоинствами мужчин и лишенная их недостатков!" 25 января 1852 года Санд, пользуясь личным знакомством с президентом, потребовала у него аудиенции. Тот собственноручно ответил ей на бланке Елисейского дворца: "Буду счастлив принять Вас в любой день на будущей неделе в три часа дня".
Опасаясь, что не успеет высказать всего, Жорж принесла с собой еще и письмо, в котором были такие строки: "Принц, я взываю к вам с глазами, полными слез: "Остановись, победитель! Остановись! Пощади сильных так же, как пощадил слабых!" Амнистию, скорее амнистию, принц!"... Когда Жорж Санд повторяла все это в беседе с ним, в ее огромных черных глазах действительно стояли слезы. Луи Наполеон взял ее руки в свои, почтительно поцеловал их и пообещал сделать "для лучшей женщины Франции" все, что она желает. Принц, сам бунтарь в душе, всегда восхищался смелостью и независимостью своей соотечественницы, равно как и ее дарованием. Любопытно, что Луи Наполеон в самом деле рекомендовал Жорж Санд министру внутренних дел Персиньи. С помощью этой высочайшей протекции ей удалось задержать целые партии политических ссыльных, а однажды даже вырвать помилование для четырех молодых людей, которых уже везли на эшафот. В какой-то момент Санд прозвали "святой из Берри", и она очень гордилась этим прозвищем...
А в ноябре 1852 года Луи Наполеон был провозглашен императором Франции под именем Наполеона III. Республика почила бесповоротно. Жорж Санд вычеркнула Луи из своего сердца и вернулась в Ноан - писать.
"Покоя!". Как ни спорила Жорж Санд с природой, но в зрелом возрасте с ней случилось то, что почти всегда случается с самыми обыкновенными женщинами - ей захотелось покоя и умиротворенности. Великая бунтарка устала бунтовать.
Свои последние годы она мирно провела в Ноане в кругу семьи и близких. Вместе с ней жил ее давний любовник, гравер Мансо, как обычно, много ее моложе, но это была уже спокойная, почти семейная, связь. Многие поклонницы творчества Санд, в особенности молодые, упрекали ее за то, что она предала свои прежние идеалы. И для этого у них были все основания - к концу жизни у Жорж Санд изменился взгляд на брак, который она на протяжении долгих лет так убежденно порицала. Неожиданно для всех она примирилась с этим "институтом" и даже признала его необходимость. Это признание нашло свое отражение и на страницах ее произведений. Героиня одного из ее романов "Констанс Веррье" призывает убить в себе "демона желания", не искать счастья на стороне, а ближе узнать того мужчину, с которым связана узами брака.
Ее дочь, Соланж, с которой они стали почти врагами, в открытую издевалась над новой моралью матери, призывая ее вернуться к несчастному Казимиру Дюдевану. Санд писала про дочь: "Для меня она брусок холодного железа, существо незнакомое, непонятное..." - явно предпочитая ей покладистого и послушного сына Мориса. Теперь бывшая бунтарка больше всего на свете была озабочена его женитьбой и всячески внушала сыну, что брак его должен быть верным, прочным и пожизненным. Вот как меняются убеждения...
В 1862 году 39-летний Морис Дюдеван наконец исполнил желание матери и женился на 20-летней итальянке Лине Каламатте. Счастливая Санд приняла Лину как дочь и жила с ней в Ноане душа в душу. А когда пришло время, стала замечательной бабушкой двум своим внучкам.
В 1870 году Жорж Санд исполнилось 66 лет. Разразившаяся в то время война между Францией и Германией представлялась ей постыдной, ибо защищала только интересы империи. После того как прусско-германские войска заставили бежать 100-тысячную армию Луи Наполеона, французский народ не выдержал: "Морис разбудил меня и рассказал, что в Париже без сопротивления объявлена республика", - записала Санд, но в ее тоне уже сквозило некоторое равнодушие к происходящему. В марте 1870 года, когда вспыхнула Парижская коммуна, Жорж не была практически уже ни на чьей стороне. В глубине души ей больше всего хотелось, чтобы все эти революционные катаклизмы поскорее закончились, хотя в некоторых ее письмах еще проскальзывала слабая тень былого демократического энтузиазма.
Писать книги Санд продолжала до конца жизни, но к своему позднему творчеству она относилась равнодушно - как к необходимой работе. И хотя многие из ее романов сегодня забыты, лучшие вещи, такие как "Консуэло" и "Письма путешественника", равно как и интереснейшее эпистолярное наследие, обессмертили ее литературное имя. Под ним же прошла свой тернистый путь и вся женская эмансипация...
Но этого Жорж Санд уже не узнает. 8 июня 1876 года в возрасте 72 лет она умерла в Ноане на руках сына и невестки.
Андрей Всеволжский.
Вокруг света №7
