Неподкупный.
Вечером 10 термидора (Термидор-месяц французского республиканского календаря, действовавшего с октября 1793 по 1 января 1806. Также термидором называют термидорианский переворот) II года от здания суда к площади Революции не спеша отправились тележки парижского палача, гражданина Сансона. В тот ясный и солнечный день, дата которого по дореволюционному календарю приходилась на 28 июля 1794 года, в Париже царили радость и веселье. С самого утра по улицам бегали вездесущие мальчишки-газетчики и кричали удивительные слова: «Вчерашнее заседание Конвента! Измена Робеспьера! Падение тирана!»

Радостной вести было трудно поверить сразу, ведь еще позавчера диктатор был всемогущ. Отчаявшиеся люди десятками и сотнями ежедневно отправлялись на казнь с пугающим равнодушием. Террор перестал устрашать, а вызывал уже лишь отвращение, с которым парижане провожали взглядом тележки с обреченными, следующими к месту казни. Уже давно были казнены все политические противники Робеспьера: королевская семья и герцог Орлеанский, роялисты и жирондисты, затем пошли под нож его бывшие соратники Эбер, Дантон и Демулен вместе с единомышленниками. Потом настала очередь всех остальных граждан, которых могли отправить на эшафот невзирая на происхождение, политические взгляды и заслуги перед революцией. Террор принял форму какой-то ужасной кровавой лотереи. Повезет – выживешь, не повезет – казнят. Гильотина работала без передышки, отрубая французские головы за критику режима, неосторожно сказанные слова. Юным монашкам – за чтение запрещенных молитв, рабочим – за экономические требования, и кому угодно – просто по доносу бдительного гражданина. Казалось, сама история скорчила свергнувшим монархию французам ужасную гримасу: «Вы хотели свободу, равенство, братство, и ради этого были готовы пролить реки крови? Ну что ж, получите свободу славить своих палачей, равенство перед ножом гильотины и братство в общей могиле, где вас зароют всех вместе после казни!»

Портрет Максимилиана Робеспьера, художник - Аделаида Лабиль-Гийар, 1791 год

И вот наконец настал благословенный день, когда гильотина поработает на благо Франции и положит конец кровавой карьере взбесившихся маньяков. Сегодня казнят подлых изменников, членов якобинского заговора – Робеспьера, Кутона, Сен-Жюста и других террористов. Всего 23 человека должны быть обезглавлены на площади Революции, на той самой площади, где ранее были казнены Людовик XVI, Мария-Антуанетта и героиня Франции Шарлотта Корде, ударом кинжала прервавшая презренную жизнь другого фанатика – Жана-Поля Марата. Такие мысли и настроения царили в парижской толпе, еще пару лет назад готовой носить этих людей на руках. Сопровождаемые жандармами телеги палача, громыхая на брусчатке, двигались по парижским улицам. На них сидели и лежали приговоренные к смерти люди. Но парижане жадно всматривались в лицо лишь одного из них – Максимилиана Робеспьера. Что чувствует сейчас это чудовище? Раскаялся ли он в своих злодеяниях? Понял ли, что испытывали все те невинные люди, которых он отправлял на казнь по тому же скорбному маршруту? Толпа хохотала, свистела, бушевала, как будто долго подавляемый ею ужас наконец вышел наружу и принял истерические формы. Якобинцы уходили из жизни безо всякого суда, под всеобщее облегчение и ликование, и это было красноречивее любых официальных обвинений. Неподкупный (так когда-то прозвали Робеспьера), казалось, не слышал, что происходило вокруг него. Он сидел в испачканном кровью камзоле, с перевязанной грязной тряпкой простреленной челюстью, рядом со своим полумертвым от ужаса братом Огюстеном в состоянии оцепенения, не реагируя на брань и крики, не замечая жандармов, которые указывали на него шашками. Глаза его были закрыты. Лишь однажды он открыл их, когда какая-то женщина, как злобная фурия, вскочила на подножку телеги и, держась одной рукой за ее край и размахивая перед его лицом другой, воскликнула: «Твоя смерть радует меня до глубины моего сердца! Отправляйся в ад, проклинаемый женами и матерями всех тех людей, которых ты убил!» Максимилиан посмотрел на нее полным боли взглядом и ничего не ответил.

Казнь Робеспьера 28 июля 1794 года

Обреченных привезли на место казни, и палачи не мешкая принялись за свою кровавую работу. Робеспьера положили, как полено, лицом вниз у подножия эшафота. Он лежал и слушал, как на гильотину укладывали очередного его товарища, как опускался с глухим стуком нож, и голова отлетала в корзину. Нож поднимался, обезглавленное тело отвязывали, помост окатывали водой из ведра, чтобы смыть кровь, и все начиналось сначала. Наконец настала очередь Неподкупного. Его подняли и поставили на землю. Он вновь открыл глаза и увидел окровавленный нож: в глазах его застыл ужас. За время своей выдающейся политической карьеры Робеспьер погубил множество жизней, но он никогда не наблюдал казнь вблизи во всех ее отвратительных подробностях. Люди были для него фигурами на шахматной доске. Отправляя их на гильотину, он просто убирал с доски фигуры, не задумываясь о том, как после этого отрезают головы живым людям. Оказалось, что это очень страшно – стоять на эшафоте и видеть окровавленный нож, который должен оборвать твою жизнь. И ни одного сочувствующего взгляда, ни одного ободряющего слова. Только холодное любопытство, презрение и ненависть. Сансон грубо стащил с него камзол и сорвал грязную тряпку с его лица. Раздробленная челюсть отвисла, и Робеспьер издал ужасный крик, полный боли и отчаяния. Быть может, в этот момент он понял суть библейской мудрости: «Какой мерой меряете, такой и вам отмерят».

Его фантастическая политическая карьера была закончена бесславно и страшно, но вполне закономерно. Толпа парижан радовалась смерти «диктатора», не подозревая, что Неподкупный лишился головы именно потому, что диктатором он был никудышным. Этот мечтатель и идеалист, восторженный почитатель идей Руссо, волею судьбы и обстоятельств вознесенный на политическую вершину в уставшей от революции Франции, не смог или не захотел выстроить систему сохранения личной власти.
Чем больше изучаешь биографию Робеспьера, тем сильнее удивляешься тому, как мало качеств выдающегося политического и государственного деятеля в нем было. Знаменитым диктаторам и вождям он проигрывает по всем статьям. Робеспьер не был народным вождем, не умел завести толпу, как его современники Дантон и Демулен, а позднее Ленин и Гитлер. Он, наоборот, боялся толпы. Трудно было представить себе более далекого от народа человека, чем этот трусоватый франт, бывший адвокат, всегда безукоризненно одетый, выбритый и напудренный. Он не обладал организаторскими качествами Троцкого, полководческим талантом Наполеона Бонапарта и Михаила Фрунзе, не был мастером аппаратной борьбы и практической работы по укреплению государственной власти как Сталин, не был революционером-подпольщиком как большевики. Революцию он не готовил и не делал. Так кем же он был тогда? Трибуном, мастером фракционной парламентской борьбы, виртуозом трескучей революционной фразы, которая воздействовала не на широкие народные массы, а на большинство в Конвенте. Пример его деятельности доказывает, что слово может быть страшным оружием. Почему эта одиозная личность в течение уже нескольких веков не дает покоя писателям и историкам? Причина в том, что Максимилиан Робеспьер – это человек-загадка. Одни изображали его монстром, бездушным кровожадным чудовищем со скрипучим голосом и зеленым цветом лица, другие, как Ромен Роллан, называли пламенным революционером, борцом за народное счастье, ставили ему памятники и называли его именем набережные. Правда, как всегда, находится посередине.

Странный человек. Его не интересовали ни слава, ни деньги, ни любовь, ни дружба. Он был равнодушен к женщинам, а друзей спокойно посылал на гильотину, если они не разделяли его политических взглядов. Робеспьера обвиняли в страшной жестокости, но вовсе не он, а комиссары Конвента творили чудовищные злодеяния в провинциях, где на каждую жертву террора в Париже приходилась сотня убитых безо всякого суда. Любая революция всегда поднимает наверх грязную пену. В комиссары и чекисты идут бывшие подонки общества, цель которых вовсе не народное благо, а личная власть, обогащение, реализация садистских наклонностей. Это закон, который выполнялся как в России начала XX века, так и во Франции конца XVIII. Робеспьер не был садистом, как, к примеру, «нантский палач», уполномоченный Конвента Жан-Батист Каррье, который придумал способы геноцида населения в мятежной Вандее. Республиканцы, эти борцы за свободу, под руководством Каррье и подобных ему революционных выродков глумились над людьми, убивали детей на глазах у матерей, расстреливали, закапывали живыми, сжигали в амбарах и церквях, топили в огромных баржах. Робеспьер, как и Дантон, презирал Марата, отвратительного душой, лицом и телом маньяка, требовавшего сотни тысяч голов. В отличие от абсолютного большинства других вождей и высокопоставленных чиновников, Максимилиан не был взяточником и стяжателем, за что и получил свое прозвище. Он вообще не имел почти никакого имущества, и даже собственного дома.

Если с такими людьми, как Жан-Поль Марат, все более или менее ясно: им нужно ставить психиатрический диагноз и надежно изолировать от общества – то вопрос «как становятся «робеспьерами?» очень не прост. Чтобы попробовать на него ответить, надо заглянуть в 1775 год, когда Людовик XVI и Мария-Антуанетта посетили парижский иезуитский лицей, в котором учился талантливый семнадцатилетний Максимилиан.
Он был сиротой с детства, познал голод и унижения, больше всего его мучила необходимость носить жалкие обноски. Оттуда, из детства, его страсть к красивой и дорогой одежде. Именно ему как лучшему ученику выпала честь приветствовать королевскую чету. Воистину, реальная жизнь удивительнее придуманных историй. В этот день шел проливной дождь. Юный иезуит стоял на коленях в грязи и читал по памяти длинную речь на великолепной латыни. По окончании церемонии король и королева покинули лицей, не удостоив его даже взгляда. Уехавшая карета окатила Робеспьера на прощанье грязью, а он так и продолжал стоять в странном оцепенении, пока его не подняли с колен. Когда же он поднялся, учителя заметили в его глазах холодный блеск, тот самый, который потом не раз будет наводить жуткий страх на его политических противников и который впервые заметил знаменитый французский философ и просветитель Жан-Жак Руссо, когда к нему привели знакомиться молодого поклонника его учения.
Робеспьер не простил королевской чете того унижения. Почему одни должны стоять на коленях в грязи, а другие ездить в каретах и купаться в роскоши? Именно руссоизм, а точнее те мысли Руссо, которые в 1762 году дошли до читателей в его политическом трактате «Общественный договор», легли в основу политических воззрений якобинцев: равенство прав всех членов общества представляет собой базис для личной свободы каждого гражданина. Следовательно, необходимо уничтожить королевскую власть, неравенство, привилегии сословий и построить новое общество на основе руссоистских принципов «республиканской морали». Тех же, кто противится или невольно мешает установлению справедливого порядка и торжеству общественной добродетели, необходимо уничтожать посредством террора.
Вот в чем суть «бесчувственности» Робеспьера, отправлявшего на казнь близких друзей. Оплакивая их в глубине души, он считал жалость проявлением слабости, которой у него быть не должно. Он неподкупен, равнодушен к женским чарам, руководствуется интересами общества, безжалостен к «врагам народа» (этот термин был введен именно Робеспьером), всегда ровен, бесстрастен и безукоризненно одет.
Сублимация (используя термин Фрейда) либидо в политическую деятельность превращает живого человека в монстра. Французская революция еще раз наглядно доказала всему миру, что нет ничего страшнее фанатиков-идеалистов у власти. И при этом не важно, какой идеей они одержимы: христианство, руссоизм, коммунизм, национал-социализм, политкорректность или учение чучхе! Приход идеалистов к власти чреват большими бедами.
Однако вернемся к личности Робеспьера. Этот человек внушал своим современникам ужас видимым отсутствием каких-либо человеческих черт и слабостей. Сфинкс, задающий загадки, но не сообщающий разгадок. А тех, кто не отгадал, ждет смерть. Его речи парализовали волю и завораживали, он их использовал для управления Конвентом, как крысолов в сказке использовал свою волшебную дудочку. Кроме Конвента и Якобинского клуба, у него не было других рычагов власти. До тех пор пока большинству в Конвенте было ясно, по какой группе в следующий раз Неподкупный намерен нанести удар, оно готово было поддерживать его во всем, лишь бы их самих не тащили на плаху. Интересы французского народа заботили депутатов Конвента в последнюю очередь – только борьба за власть и сохранение своей шкуры.
Его поддержали даже в безумной идее замены христианской религии новым культом. По желанию Робеспьера Конвент декретировал торжественное празднество в честь «Верховного существа» (8 июня). В этот день он шел впереди остальных членов Конвента, одетый в великолепный голубой фрак, держа в руках букет из цветов, плодов и колосьев (атрибуты древних языческих культов). Вот где таится разгадка этой личности. Богатство, женщины, всевозможные блага и удовольствия – все это было для его сверхчестолюбивой натуры слишком мелко. Он достоин был быть объектом религиозного поклонения.
Но, уничтожив всех политических противников, опьяненный своей властью и проливаемой кровью, Робеспьер потерял здравый смысл и в своей туманной речи 8 термидора в Конвенте, а затем в Якобинском клубе принялся угрожать сразу всем, не называя конкретных имен. Это было его роковой ошибкой, ибо смертельную опасность почувствовали все без исключения депутаты, страх которых за свою жизнь дошел до высшей точки. Все были убеждены, что Робеспьер приготовил новые списки неугодных, и он сам постоянно твердил о необходимости очищения от врагов Конвента и комитетов.

Центром заговора стали бывшие якобинцы Фуше, Баррас, Тальен и Колло д'Эрбуа. Отчаяние придало им мужества. На заседании Конвента 9 термидора Робеспьеру просто не дали говорить. Он пытался взойти на трибуну, но его стаскивали вниз, заглушали его голос воем и гиканьем, криками «Долой тирана!». Когда он, пытаясь перекричать врагов, зашелся кашлем, ему бросили вошедшую в историю фразу: «Кровь Дантона душит тебя!» Его арестовали, отвели в тюрьму, после освобождения сторонниками он вновь был арестован в ратуше и при этом ранен из пистолета в челюсть, чтобы уже гарантированно не мог ничего сказать. Его слова по-прежнему ужасно боялись.
Всю ночь он пролежал, глотая кровь, на столе в помещении Комитета национальной безопасности, а утром следующего дня был переведен в тюрьму Консьержери (La Conciergerie) и помещен в камеру по соседству с той, что занимала когда-то Мария-Антуанетта. Хотя сам Неподкупный никого не отправлял на казнь без приговора хотя бы и пародийного суда, с ним расправились безо всяких формальностей, просто решением заседания Конвента.
Вечером 10 термидора 1794 года к площади Революции не спеша отправились тележки парижского палача, гражданина Сансона.

 

Евгений Хацкельсон