Даже тот, кто весьма отдаленно представляет себе историю МХТ, все же знает, что один из лучших театров мира создали двое - идеалист и прагматик, гений и умница, интуит и рационалист. Короче говоря, рослый и красивый Станиславский и низенький и невзрачный (во всяком случае, на фоне Станиславского) Немирович. В этом традиционном противопоставлении отцов-основателей есть своя сермяжная правда. Немирович был, вне всякого сомнения, человеком умным. Очень умным. Он был человеком с системным мышлением (хотя парадоксальным образом знаменитую Систему создал его вечный друг-противник). Он успел, к слову сказать, поучиться на математическом факультете Московского университета, студентом которого даже при самом богатом воображении сложно представить себе К.С. И Художественный театр не как эстетический феномен, но как административно-хозяйственный организм был, едва ли не целиком, делом его рук и его воли. Но когда вчитываешься в биографию этого прагматика, вдруг ясно понимаешь, как много идеализма было в его прагматизме.
Собственно неустанным поиском идеального театра пронизана вся его длинная и разнообразная жизнь. Сначала в поисках этого идеала он отказался от актерской карьеры, хотя мечтал о сцене с детства, и начинал, в сущности, неплохо - мог бы быть весьма успешным характерным артистом. Потом он становится критиком, и критиком чрезвычайно востребованным, - он печатается под разными псевдонимами в многочисленных газетах и журналах, а заодно не устает писать докладные записки в дирекцию императорских театров, призывая оную к реформам. Но этот путь тоже кажется ему неудовлетворительным. Рутинную театральную систему критическими статьями и докладными записками не реформируешь. Немирович начинает сам писать пьесы. Их принимают к постановке широко и охотно, к голосу известного драматурга прислушиваются корифеи русской сцены - от Ермоловой до Ленского.
Но и эта деятельность удовлетворяет его не до конца. Все, что он делает, с его собственной точки зрения, по-прежнему далеко от идеала, по-прежнему проникнуто той рутиной, которой он все время бежит. Тогда Немирович затевает работу с молодежью, в ней ища спасения (до создания МХТ он уже много лет преподавал на драматическом отделении Московского филармонического общества). Наконец, именно по его инициативе происходит встреча со Станиславским в "Славянском базаре", положившая начало Художественному театру.
За год до этой встречи, в 1896-м, Немирович отказывается от присуждения ему Грибоедовской премии за драму "Цена жизни" в пользу чеховской "Чайки", которую мало кто воспринимал как полноценную пьесу. В скором времени она, как известно, провалится на сцене "Александринки", лишний раз подтвердив правоту скептиков, обвинявших ее в несценичности. Сложно сказать, что тут восхищает больше - проницательность будущего основоположника или его благородство. (Так и представляю себе какого-нибудь Михаила Елизарова, который твердо говорит высокому букеровскому собранию: "Не могу принять высокую награду. Недостоин. Есть писатели талантливее меня"). Чехов, Горький, да и прочие представители "новой драмы" - от Ибсена до Гауптмана - обязаны своим появлением на сцене МХТ именно драматургу Немировичу. Свою собственную пьесу, возглавив МХТ, он попытается поставить лишь один раз и будет потом горько в этом раскаиваться.
Но тот же самый Немирович, как влитой, впишется в новую советскую реальность. Он одним из первых удостоится звания "Народный артист СССР". Он в 1935 году поставит вместе в Кедровым образцово-показательный спектакль большого сталинского стиля "Враги". Он первый выведет на сцену МХТ Ленина (его сыграет Алексей Грибов). Надо при этом понимать, что с 1928 года Немирович фактически остается на хозяйстве один. Страдающий болезнью сердца Станиславский с этого времени жил почти затворником и мог позволить себе не особенно вдаваться в византийские тонкости советской политики. Мостом между двумя мирами - миром старой русской культуры и дорвавшихся до власти плебеев - станет Немирович, идеалистические устремления которого удивительным образом совмещаются со способностью к мимикрии.
Этот дореволюционный интеллигент самой высокой пробы лучше других овладеет восхитительным советским волапюком (все ж таки литератор!). Его письма "вышинским" и "молотовым" - истинные шедевры эпистолярного советского официоза. И в то же время от этих писем удивительным образом веет нерастраченным духом благородства. Это ведь в основном письма с просьбой кого-то наградить, поощрить, не дать умереть, дать возможность вернуться на Родину, а еще чаще ОСВОБОДИТЬ. По поводу арестованного Сахновского Немирович пишет письма (в том числе самому Сталину) с упорной и опасной настойчивостью. За эту настойчивость тоже ведь могли посадить. Я не знаю, прав ли был Немирович, считая, что, спасая махину МХТ, он спасает саму ее
животворную идею, но в его театральном "сергианстве", как и в компромиссе с безбожной властью, на который пошел некогда сам митрополит Сергий, конечно же, было что-то иное, чем банальный цинизм. Немирович оберегал с трудом обретенный театральный идеал под названием МХТ с тем же рвением, с каким когда-то к этому идеалу стремился.
Если бы в теперешней жизни нашелся хоть один прагматик такой высокой души, мир (в том числе театральный) был бы гораздо прекраснее. Но нет - мир разделился на тех, кто не умеет ничего делать и проклинает цинизм деятельных граждан, и собственно циников, обладающих определенным набором житейских умений и ходящих во власть ради себя любимых. У Немировича же были такие запасы человеческой порядочности, которые не удалось растерять даже в общении с советскими упырями. Они достались ему от того мира, чьи грамоты на благородство для нас, нынешних, написаны уже каким-то непонятным, словно бы мертвым языком.

Источник "Известия". Автор: Марина Давыдова