Антонина Шуранова : "Я не фотогенична. Убеждена, что кино - не моя стихия, во многом из-за специфики технического порядка...".
Образы, созданные ею на экране, сразу поставили Антонину Шуранову в число наших лучших киноактрис.Простота, лаконизм, сдержанность при остром, напряженном ритме внутренней жизни - черты ее дарования, особенно близкие сегодня кинематографу. Волевая, умная, энергичная тонко чувствующая логику и противоречия характеров, Шуранова - актриса очень сложная и вместе с тем цельная. В любой момент роли она остается верной правде характера и обстоятельств, в любой момент роли ее искусство полнокровно при всей интеллектуальной сложности ее героинь. Им всегда дано богатство чувств, острая мысль и неожиданность женской психологии. В них нет расплывчатости, неопределенности, нет надлома.
Эти качества актерской индивидуальности Шурановой проявились уже в первой ее работе в кино - в роли княжны Марьи.
Когда готовились съемки "Войны и мира", работники "Мосфильма" приехали в Ленинград в поисках актера на роль князя Болконского. Было это в 1963 году. Попутно заглянули в Институт театра, музыки и кинематографии, поинтересовались исполнительницей на роль княжны Марьи. Студентку четвертого курса Антонину Шуранову пригласили на пробы.
О том, что было дальше, сама актриса вспоминала:
- В жизни я вообще плачу трудно. И вдруг - первая проба в кино, первая сцена на экране и сразу такая непростая - смерть старого князя Болконского. Думала, что мой провал неминуем. Мне нужно было ворваться в комнату князя, только что услышав в саду страшную весть, и, склонившись у его изголовья, заплакать. Вся сдержанность княжны Марьи взрывается - чувство обнаруживается предельно. И я, перепуганная дебютантка, должна была еще плакать. Мне, правда, очень помог тогда мой партнер - Анатолий Петрович Кторов. Вовлек меня в атмосферу этого эпизода. Настроил. Только повторял все время: "Берегите силы, репетируйте, не надо плакать, будет еще несколько дублей..." А я опускаюсь у его изголовья - и слезы ручьем. Не заметив, отрыдала двенадцать дублей. А после перерыва - еще два. Наверное, получилось, Бондарчук расцеловал меня после съемки...
Так студентка Шуранова была утверждена на сложнейшую роль.
Но самое трудное наступило все-таки потом, когда постановщик картины Сергей Бондарчук предложил молодой исполнительнице попробовать самостоятельно поработать над образом - выстроить характер своей героини, чтобы лучше раскрылась актрисе его логика.
Здесь потребовалось не только актерское мастерство, но и жизненная, человеческая зрелость. Многое нужно было понимать, чтобы иметь право объяснять с экрана другим.
У Шурановой позади остались не только школьная парта и институтская скамья, но и годы самостоятельной "взрослой" жизни. Война, тяготы которой сполна легли на ее детские плечи. После прорыва блокады вместе с матерью и двумя младшими сестренками она вернулась в Ленинград. Школу окончить не пришлось - только семь классов. А дальше - в техникум, чтобы поскорее получить специальность, работать, помогать семье. Шуранова стала садоводом. Нельзя сказать, чтобы она это дело не любила. Но искусство любила больше. Ходила в кружок искусствоведов при Эрмитаже. Училась петь. Играла в драматической самодеятельности Выборгского Дворца культуры. И, наконец, решила, что больше не может без театра. Подготовила монолог Настасьи Филипповны из романа Достоевского "Идиот", басню Лафонтена "Молодая вдова" и пошла в Театральный институт на экзамен. "Если не примут, уеду в любой периферийный театр; буду играть таи самые крохотные роли", - так решила она.
В институт ее приняли. Училась Шуранова у таких мастеров, как З. Корогодский и Т. Сойникова. В студенческие годы ее влекли характеры людей сильных, активных, вступающих в борьбу за торжество человеческой личности. И вдруг - княжна Марья.
- Моей Марье, какой я ее поначалу играла, - вспоминала Шуранова, - чего-то не хватало. Искала, кидалась из стороны в сторону. Ничего не помогало. Только появились у меня раздражение и злость. Не знала, что и делать. Однажды на съемке случилось так: при слове "мотор" перехватило горло. От отчаяния, что ли. Почти не могла говорить. Это была сцена проводов князя Андрея. Марья протягивает ему образок. Реплику "А только ты меня этим утешишь" я произнесла едва слышно, почти шепотом. Вот с этого момента, с шелестящей речи Марьи, я, кажется, поняла, что мне надо делать, и стала искать "тихие" краски и интонации в этом характере.
И хотя, как говорила актриса, все пошло от этой простой, но точно найденной детали, Шуранова искала и нашла не внешний прием, не характерные манеры, жесты, интонации, а точное душевное состояние.
Она открывала и объясняла жизнь, мироощущение своей героини.
Стоическая верность нравственному долгу вела ее Марью по жизни. Внутренняя значительность придавала ей, тихой, даже робкой, какую-то удивительную несгибаемость. Всегда, внешне спокойная, ровная, она в любую минуту готова была спешить на помощь тому, кто нуждался в ней, - и обнимать, и утешать, и молча стоять рядом, и принять удар на себя. Когда в имение Болконского пришло известие о гибели Андрея и старый князь, подавленный безмерным отчаянием, замкнулся в своем горе, а жена Андрея, ничего еще не знающая княгиня Лиза ждала и тревожилась, в тихой и мягкой Марье проявилась огромная сила воли, и недюжинный характер. Словно закованная в броню своего долга, она спокойно двигалась по дом/, делала обычные свои дела, - как хранительница семейного очага продолжала жизнь. Пришла к старому князю, обняла его материнским сострадающим жестом, заглянула в глаза, поплакала вместе, стремясь облегчить его страдания. А потом, украдкой смахивая слезы, молча сидела с княгиней Лизой, как должное принимая свой удел - все понимать и всех утешать, сама не ища у других ни понимания, ни утешения.
А когда неожиданно возвращался князь Андрей, она почти не удивлялась, первая выходила навстречу ему на темную лестницу, и мы понимали, что в глубине души она всегда чувствовала - так будет, не может не быть, потому что верила в высшую справедливость. И эта вера давала ей силы.
Напряженная духовная жизнь Марьи, чуткость ее души и сила ее души - как в зеркале отражались в огромных прекрасных глазах. Они подбадривали оробевшую Наташу, впервые попавшую в дом Болконских, они извинялись за старого князя, разыгравшего перед гостьей оскорбительную нелепую сцену, они скорбели о человеческом непонимании друг друга. Они жили, каждое мгновение скорбящие, но готовые к радости и открытые ей.
Актриса находила в душе своей героини такое глубинное, тонкое и такое значительное, что образ, созданный ею, выходил за рамки рассказа о судьбе человека, превращался в рассказ о способе жить - жить с внутренним достоинством, с уверенностью в своих силах.
Роль княжны Марьи, которую превосходно сыграла молодая актриса, была для всех неожиданностью. Шурановой прочили в искусстве совсем иную судьбу. Не случайно среди ее студенческих работ были и купчиха Круглова в пьесе Островского "Не все коту масленица", и Аркадина в чеховской "Чайке". В возможностях актрисы были и характеры гротескные, эксцентричные. Выступая потом на сцене Ленинградского ТЮЗа, куда Шуранову пригласили после окончания института, она отлично играла лукавую озорную Царь-Девицу в "Коньке-Горбунке", острые пародии на звезд мюзик-холла в спектакле "Наш, только наш", ослепленную любовью Гертруду в "Гамлете". Были потом в ее творческой биографии и роли иные - поэтичная Елена Бестужева, сестра декабриста, в пьесе "Глоток свободы", трепетная и нежная возлюбленная лейтенанта Шмидта в романтической поэме "После казни прошу..." Как-то на одной из встреч со зрителями Шуранову спросили, чем ей нравится работа в ТЮЗе. Она ответила: "Возможностью играть все, порой самое неожиданное".
Удивительная широта творческого диапазона актрисы поражает. Надо сказать, что каждую из своих ролей она играет с блеском, с подлинным мастерством, с удивительной глубиной, редкой эмоциональной и смысловой завершенностью. Ей свойственна пластичность, музыкальность, совершенное владение сценическим ритмом.
Шуранова работала в театре с наслаждением. И, может быть, поэтому к кино относилась довольно равнодушно. Когда ей предложили роль Надежды Филаретовны фон Мекк в картине "Чайковский", Шуранова поначалу отказалась.
Потом все-таки изменила свое решение: Это в общем-то первая "возрастная" роль, с которой мне пришлось столкнуться, - рассказывала актриса. - Она меня увлекла своей сложностью, противоречивостью.
По поводу места фон Мекк в судьбе Чайковского издавна спорили. История взаимоотношений этих двух людей весьма непроста. Одни усматривали в материальной зависимости композитора от богатой баронессы - драму, другие - спасение. Одни видели в поведении фон Мекк умный и тонкий расчет, другие - драму несостоявшейся любви, третьи - искреннюю бескорыстную дружбу. Авторы фильма по-своему подошли к этому образу.
- Фон Мекк, вопреки исторической правде, в сценарии немножко "вамп", "светская львица". Но это не так важно, - говорила Шуранова. - Важна сама суть характера, его противоречия, захватившие меня. Эта женщина, очень земная, практичная, сухая, с безобразным подчас апломбом, деньгами, властью, вдруг растворяется, уходя от себя и от житейских забот в прекрасный духовный мир. Ее преображает музыка. И холодная чопорность, практицизм разлетаются в прах - очертя голову фон Мекк кидается навстречу своему позднему чувству, понимая невозможность тщетных своих усилий. Величие и обреченность страсти - это было страшно интересно сыграть... И невероятно трудно.
Шуранова согласилась сниматься.
Актриса строит роль на контрастах. При первом появлении на экране ее фон Мекк поражает какой-то не женской властностью. С гордым негнущимся станом, с высокомерным пренебрежением ко всему, она не живет, а царит в своих владениях. Ей бы, кажется, под стать управлять не домом, не хозяйством, а народами, странами. Застывшее надменное лицо, резкий голос, сухая интонация приказа. Но вот приехавший наниматься к ней в дом учитель музыки упоминает имя Петра Ильича Чайковского, у которого занимался в консерватории, и лицо фон Мекк становится иным - просто серьезным и задумчивым. Она внимательно оглядывает Пахульского, словно только тут впервые увидела стоящего перед ней человека. Смотрит внимательно, изучающе: почему, собственно, он взял его в ученики. Потом мы увидим амазонку, мелькающую меж березовых стволов, безречно элегантную, тонкую, гибкую, как стрела, и - лицо этой женщины, охваченной сильной страстью. Потом на концерте, в театральной ложе, - опять предстанет другая фон Мекк: неожиданная в своей незащищенности взволнованная музыкой,присутствием в театре любимого человека и мучительной встречей с женщиной, которой он увлекался, - итальянской певицей Дезире Арто, помолвленной когда-то с Чайковским. Но везде это будет один характер - сложный, противоречивый и цельный. Трудно оторвать взгляд от лица фон Мекк, не очень молодого, не очень красивого (если судить по законам классической красоты), но удивительно притягательного. Сдержанно страстное, полное скрытой силы оно поражает какой-то особой строгой, замкнутой красотой, редкой значительностью.
Актриса принесла с собой в фильм нечто гораздо большее, чем тему последней отчаянной любви начинающей стареть, гордой и не очень счастливой женщины. Шуранова играет не трагедию женской любви, а трагедию незаурядности, трагедию человека, не исчерпавшего себя, - невостребованную нежность, ненужную духовность и бесполезную интеллектуальность. Ее фон Мекк преуспевает там, где нужны ее практический расчет и холодная деловитость, - там, где ее Любаво-Роменская железная дорога, свекловичные плантации, сахарные заводы, и терпит поражение за поражением там, где ею владеет тонкая, высокая человечность.
Нас поражает внезапность преображений этой женщины: вспышки темперамента, способность отдаться порыву и вдруг - железная воля, щемящая трезвость взгляда. Ее фон Мекк способна подняться и над своими обидами и над слабостями любимого человека. Ей кажется оскорбительной ревность, которую люди хотят посеять в ее душе, сообщая о женитьбе Чайковского на пустенькой Антонине Милюковой. Она обрывает Пахульского невозмутимо-спокойной репликой: "Я знаю" и направляется к открытой в сад двери. В простенных зеркалах отражается ее прямая, с царственной осанкой фигура, затянутая в нарядное белое платье. В дверях она обернется и сухо скажет: "Никогда не пересказывайте мне сплетен. Если Петр Ильич любит ее, если ему покойно и хорошо - мы все должны только радоваться". А когда увидим ее глаза, поймем силу ее большого чувства, глубину горя и ту нравственную высоту, на которую она себя ставит. Есть тут у Шурановой нечто, не поддающееся переводу, неподвластное искусствоведению. Сколь подробно ни рассказывай о том, в какой позе сидит ее фон Мекк, как держит длинный мундштук, как смотрит на собеседника, каково выражение ее лица и что обозначает это выражение, все равно не раскрыть через бытовые детали тонкий, бесконечно сложный эмоциональный настрой ее героини. Ее надо видеть. Надо видеть ее, надевшую свой лучший наряд для долгожданной встречи с Чайковским, видеть блеск ее глаз, нервный трепет рук, перебирающих украшения. Надо видеть потом ее скорбное достоинство, когда неподвижным взглядом она будет смотреть, как догорают и осыпаются холодными искрами вензеля с инициалами любимого человека, - праздничный фейерверк, зажженный в саду в честь встречи, которая так и не состоялась. Эти моменты волнуют гораздо сильнее, чем длинные сцены, наполненные движением, словами и поступками. Такие моменты в творчестве актеров иногда называют "озарениями". У Шурановой много таких озарений. И в этой, и в других ролях.
Они основаны всегда на точно схваченном в своей сути характере - в его прошлом и настоящем. Деловой мир, в котором долгие годы вращалась фон Мекк, помогая в делах не очень расторопному мужу, наложил на нее свой отпечаток. И Шуранова подчеркивает в своей героине парадоксальное сочетание житейского, практического и духовного, антипрозаического начала. Мы видим, как фон Мекк трезво реагирует на все обстоятельства, не теряет самообладания, уверенно и продуманно принимает решения. В ее внутренней независимости, в мужественной свободе поступков - и сила характера, и сила привычки. Чувство, захватившее ее, - не случайность, не вспыхнувшая вдруг роковая страсть. Она сознательно идет ему навстречу, но всегда остается себе хозяйкой, четко определяя достойное место в жизни любимого. Потому-то мы и видим трагедию незаурядного человека, его несостоявшегося счастья, а не трагедию растоптанной личности. Есть странное ощущение душевного величия во всех поступках и словах фон Мекк. Отвергнутая, она не кажется жалкой. Ее прибежище и защита - собственный внутренний мир, редкое человеческое мужество. Это и роднит образ фон Мекк с толстовской княжной Марьей.
Шурановой не довелось пока создать на экране такие же крупные характеры наших современниц. Несмотря на свое скромное место в сюжетах, эти образы выделяются своей особой проникновенной интонацией, попыткой пристально рассмотреть внутренний мир человека. Но как для каждой актрисы, для Шурановой большое значение имеет драматургический материал - возможность строить сложный характер. Такая возможность представилась ей в телевизионном фильме "Опасный поворот".
Каждая новая роль актрисы - это рассказ о жизни со своим укладом, о жизни в определенной среде, тесно связанной с определенными людьми, определенными обязанностями. Для Олуэн - это скромная работа в издательстве, традиционные обеды в загородном доме, в семье человека, которого она любит, респектабельная компания давних друзей.
Нас сразу же привлекает ее умное, волевое лицо, изящная простота медлительных и легких ее движений. Оно держится удивительно свободно и спокойно. И в то же время есть в ней какая-то тайна. Это ощущение рождается сразу - от того, что роль как бы строится на противоречии между внешним и внутренним обликом. Неподвижное лицо без улыбки, строгость наряда, медлительный ритм существования - это фасад. За ним - бурная смятенная жизнь: безнадежная и самоотверженная любовь, отчаяние одиночества и подспудно нарастающая тревога. Кажется, временами Олуэн изнемогает в этой молчаливой борьбе с собой. В напряженно нарастающем ритме ее внутренней жизни актриса передает трагедию цельного человека, живущего в мире, враждебном цельности и остро ощущающем эту враждебность. Пьеса построена как ряд кошмарных "открытий", которые персонажи - все друзья или родные - делают друг о друге. Раскрывается картина взаимных обманов, лжи, предательств. Но эти неожиданные тайны не потрясают только ее, Олуэн, давно выстрадавшую свое понимание окружающих. И что самое парадоксальное: именно стремясь противостоять злу, она-то и совершает самое тяжкое преступление - убийство. И молчит, и лжет, как все. Не из страха наказания, а чтобы сохранить мир иллюзорного счастья в доме любимого человека.
Главный режиссер Ленинградского ТЮЗа З. Корогодский как-то сказал о Шурановой: "Она играет роли, будто отстаивает что-то свое, личное, ей дорогое и близкое".
Это очень точно. Актриса не пытается сделать персонаж непосредственным воплощением своего идеала. Но она пристально анализирует его, вкладывая в работу над ролью не только наблюдения, почерпнутые из жизни, но и свои раздумья о ней.
Использованы материалы книги К. Клюевская "Актеры советского кино." 1974 г.
История кинематографа-Лыгостев Алексей Сергеевич.
