Мастер и марина.
«Даровитый мальчик Гайвазовский»
Все началось, как в романах, с невероятного счастливого случая. Старая Феодосия. Бедный армянский мальчик Ованес Гайвазян рисует углем корабль на фонарном столбе, а мимо проезжает градоначальник. Предвидя гневную реакцию чиновника, мальчик дает стрекача, — а господин Казначеев, остановившись перед испорченным столбом, приходит в восхищение и принимается расспрашивать других сорванцов: «Чье дитя так рисует?»…
Отец мальчика, Константин Гайвазовский (Гайвазян) был негоциантом и старостой феодосийского рынка, но к описываемому времени его дела серьезно пошатнулись, и семья едва сводила концы с концами. Мать, Репсиме, слыла искусной вышивальщицей. Подрастал старший брат, Габриэл (Гавриил): этот бедный армянский мальчик станет священником, знаменитым ученым и просветителем, займет пост директора Армянской коллегии в Париже и вернется на родину в сане архимандрита.
А Ованес-Иван поселяется в доме градоначальника, начинает посещать симферопольскую гимназию. Мальчику было тринадцать, когда новая благодетельница, госпожа Нарышкина, написала в Петербург своему другу, художнику Тончи: «Примите его под свое покровительство… Он похож на Рафаэля и с его же прекрасным выражением в лице. Как знать, может быть, он сделает честь России...» К письму был приложен рисунок Ивана.
Сохранилась довольно объемная канцелярская переписка, из которой видно прохождение по чиновничьим инстанциям судьбы «даровитого мальчика Гайвазовского». Разумеется, в провинциальном городке он не мог получить достаточного специального образования, чтобы на общих основаниях поступать в Академию художеств. Абитуриенты должны были уметь изображать с натуры обнаженную человеческую фигуру и чертить архитектурные ордена, а этот мальчик рисовал в основном море и корабли… В конце концов «государь император высочайше повелеть изволил: 13-летнего сына армянина из Феодосии Ивана Гайвазовского принять в Академию художеств пенсионером Его Величества и привезти сюда на казенный счет».
На этом роль влиятельных покровителей в судьбе юного художника заканчивается. Армянский мальчик из Феодосии очень скоро догоняет и перегоняет академически подготовленных однокашников. Однако, блестяще освоив «джентльменский набор» умений и навыков тогдашнего художника-академиста, он остается верен своей главной и единственной теме творчества, доступной ему лучше, чем кому бы то ни было — морю. За серию морских пейзажей и «особенно за превосходную картину «Штиль»» Айвазовский был награжден золотой медалью. В порядке исключения ему на два года сокращают академический курс.
Согласно существовавшей тогда замечательной — на зависть теперешним академистам — традиции, Академия художеств за свой счет отправляет талантливого студента на практику: сначала в Крым, затем за границу, в Италию. Обычно практиканты привозили из таких поездок новые картины, свежие впечатления, отточенное мастерство. Айвазовский же прихватил заодно всемирное признание и славу.
Ватикан приобретает его картину «Хаос. Сотворение мира». Художника объявляют первооткрывателем морской живописи в Риме, о нем с восторгом отзываются лучшие живописцы, ему посвящают стихи. Затем выставки картин мариниста победительной волной прокатываются по всей Европе. «Рим, Неаполь, Венеция, Париж, Лондон, Амстердам удостоили меня самыми лестными поощрениями», — вспоминал Айвазовский.
Ему всего 27 лет. Он — академик Петербургской академии художеств и пяти европейских академий. Он богат и знаменит. Он может позволить себе поселиться в любом уголке земного шара.
Он возвращается в Феодосию.
«Добрый гений»
В середине ХІХ века Феодосия была даже меньше, чем уездным городком — скорее, просто большим поселком. На месте теперешней центральной улицы Галерейной протекала горная речка: летом она полностью пересыхала, зато в сезон дождей бежала в море бурным потоком. Вдоль берега моря, там, где сейчас набережная, росли камыши, в зарослях которых феодосийцы охотились на уток.
И вот в эту глушь приезжает столичный богач — вряд ли кто-то, кроме близких, помнил того бедного армянского мальчика — и начинает строить себе у моря особняк в стиле итальянских ренессансных вилл, со слепками классических скульптур на фасаде. (Большое здание галереи Айвазовский пристроил к своему дому позже.) Что ж, богачи, как известно, могут позволять себе какие угодно архитектурные излишества, не заботясь, насколько те вписываются в окружающий пейзаж. Но…
В галерее Айвазовского есть картина под названием «Первый поезд в Феодосии». Если не принимать во внимание старинную конструкцию паровоза, пейзаж вполне узнаваем: достаточно выйти из галереи и пройти несколько шагов до железной дороги, идущей вдоль моря. Однако в то время, когда художник писал эту картину, никакой железной дороги в Феодосии не было и в помине! Но немногим позже она появилась — благодаря его же усилиям.
Энергия, с которой Иван Айвазовский взялся за благоустройство, экономическое и культурное развитие родного города, с трудом укладывается в сознании. Кроме железной дороги, он организовал реконструкцию морского торгового порта, и теперь одного из крупнейших в Крыму. На свои средства и по своему проекту основал археологический музей. Выступил одним из инициаторов открытия первой публичной библиотеки. Заботился об архитектурном облике Феодосии, спроектировав здание концертного зала и ряд других… Не будет преувеличением сказать, что настоящим городом сделал Феодосию именно Айвазовский.
До сих пор извечной крымской бедой является нехватка питьевой воды. Но сейчас трудно себе представить, насколько остро стояла эта проблема в Феодосии времен Айвазовского. «Не будучи в силах далее оставаться свидетелем страшного бедствия, которое из года в год испытывает от безводья население родного города, я дарю ему в вечную собственность 50000 ведер в сутки чистой воды из принадлежащего мне Субашского источника», — писал он в обращении к феодосийцам. Художник сам разработал проект водопровода, радикально облегчившего жизнь горожанам. В благодарность жители города поставили ему памятник, известный как «фонтан Айвазовского». С надписью: «Доброму гению».
Он не был градоначальником, которому бы «по чину» было положено заниматься всем этим. Не был и богатым бездельником, не знающим, куда девать энергию и деньги. У него была своя работа, требующая максимальной отдачи времени и сил: писать картины.
И он их писал.
Среди волн.
Кисти Айвазовского принадлежит более шести тысяч полотен. Подавляющее большинство — марины, морские пейзажи. К морской тематике в мире более-менее регулярно обращалось немало художников, труды по истории искусств приводят и длинные списки «чистых» маринистов. Но настолько масштабный и плодовитый художник, добившийся настолько виртуозного мастерства в передаче морской стихии — один. Иван Айвазовский.
Его фамилия неизменно ассоциируется с картиной «Девятый вал» — хотя бы в репродукции ее видел каждый. И даже самая плохонькая репродукция передает парадоксально-праздничное настроение этого полотна. В «Девятом вале» нет ужаса катастрофы и неминуемой смерти — есть сияющая красота и сила вечного моря, своим оптимизмом нивелирующие все человеческие трагедии.
У Айвазовского имеются и полотна на «сухопутную тематику», изображающие украинские степи, горы Кавказа и виды различных городов. Крепкие и профессиональные, они, однако, не сделали бы его великим художником. Хотя как выпускник академии он свободно чувствовал себя в любом жанре. В феодосийской галерее представлены портреты близких художника: его жены Анны, брата Гавриила; несколько автопортретов разных возрастов. А будучи штатным живописцем Главного морского штаба, Айвазовский написал множество батальных полотен, прославляющих победы российского флота.
Окна мастерской Ивана Айвазовского выходили во двор; моря из них видно не было. «Писать молнии, порыв ветра, всплеск волны — немыслимо с натуры, — утверждал живописец. — Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта». Разумеется, такая уверенность появилась лишь после массы этюдов и набросков с натуры, без счета переделанных в молодости.
Он работал легко и очень быстро: один-два дня на холст средних размеров. Его морские пейзажи всегда хорошо продавались, и неудивительно, что Айвазовского нередко упрекали в ремесленничестве, эксплуатации в творчестве раз и навсегда найденного технического штампа.
Что-то в этих обвинениях есть. Достаточно подойти вплотную к любому его полотну, чтобы убедиться даже непрофессиональным взглядом: здесь нет ни многослойных мазков, ни сложных комбинаций цвета и тона. Простая, порой почти монохромная заливка основного фона, поверх нее — более светлая пенная сеточка и несколько световых ударов-бликов. Отступите на шаг — и на вас покатится живая, настоящая волна. Очевидная простота техники мастера и подвигает художников на коммерческое копирование его полотен и подражание им. Но… чуть-чуть не попали в тоне — и эффект живой воды превратился в свою противоположность. И ведь практически никому не удается попасть!
Когда «Неаполитанский залив в лунную ночь» выставлялся за границей, журналисты и критики заглядывали за раму картины в поисках искусственной подсветки лунной дорожки. Ничего подобного, разумеется, не обнаружив, удивленно вглядывались в полотно с расстояния десяти сантиметров — и видели всего лишь цепочку контрастно положенных мазков белил с желтоватым оттенком…
Айвазовский не повторял выгодный живописный штамп — просто он открыл единственно возможный способ писать живое море, и этот способ ни разу его не подвел.
А экспериментов в его творчестве хватало. Взять хотя бы длинное, во всю торцовую стену галереи, полотно «От штиля к урагану». Различные состояния морской стихии перетекают друг в друга абсолютно естественно, тем самым усиливая эффект чудесной фантасмагории. И мне не показалось убедительным объяснение экскурсовода, что это-де аллегория эволюции человеческой души. Разве Айвазовский нуждался в аллегориях? Он любил море — таким, какое оно есть.
Огромное полотно в центре экспозиции. «Среди волн». Бурлящих, светлых, пронизанных солнцем. Эту картину, общепризнанную вершиной его творчества, Иван Константинович писал довольно долго (сделайте скидку на внушительные размеры холста!) — целых десять… дней.
Ему как раз исполнилось 80. Он был молод.
«Рожденный смертным…»
Первый раз Иван Айвазовский женился на Юлии Грефс, англичанке по происхождению. Они вырастили четверых дочерей, но затем брак неудержимо покатился под откос. Иван Константинович материально обеспечил свою жену, подарив ей недвижимость в Крыму, и получил развод от Эчмиадзинского синода. Однако юридической силы этот развод не имел, и при вступлении Айвазовского во второй брак Юлия Яковлевна затеяла с ним тяжбу.
Когда Айвазовский женился во второй раз, на молодой вдове, красавице Анне Никитичне Саркизовой, ему было 65, а разница в возрасте супругов составляла три десятка лет. Они жили долго и счастливо, но умерли далеко не в один день. После смерти художника Анна Никитична в знак траура 25 лет (!) не выходила из дому, пережив в затворничестве Первую мировую, революцию и гражданскую войну. Она умерла в 1944 году и была похоронена рядом с мужем.
Там, в ограде древней армянской церкви Св. Сергия в Феодосии, Ивана Константиновича Айвазовского похоронили на 44 года раньше. Он скончался внезапно, ночью, от кровоизлияния в мозг, оставив на мольберте картину «Взрыв корабля», начатую накануне. Художник был похоронен с воинскими почестями, местный гарнизон возложил на гроб адмиральскую шпагу. На могиле высекли надпись на армянском языке: «Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память».
И еще одна цитата, высеченная в камне; на этот раз при входе в галерею Айвазовского. Это выписка из духовного завещания художника: «...Мое искреннее желание, чтобы здание моей картинной галереи в городе Феодосии со всеми в ней картинами, статуями и другими произведениями искусства, находящимися в этой галерее, составляли полную собственность города Феодосии, и в память обо мне, Айвазовском, завещаю галерею городу Феодосии, моему родному городу...»
Современное послесловие
В мае прошлого года две картины Ивана Айвазовского стали гвоздем аукциона «Сотбис», будучи продаными: одна — за 270 тысяч долларов, другая — за 54 тысячи. А через месяц фамилия художника вновь замелькала в прессе: из здания Русского географического общества в Петербурге была похищена картина «Затмение солнца в Феодосии в 1851 году». Основной версией следствия был заказ некоего коллекционера, собирающего исключительно полотна Айвазовского…
Все как у людей. И продают за большие деньги, и крадут — чем не доказательство абсолютной актуальности художника? И вместе с тем высоколобая критика все чаще подбрасывает мысль: Айвазовский — это попса от живописи. Его картины — коммерческие перепевы мотивов европейских маринистов, приспособленные к потребностям местной публики. И признаваться в любви и уважении к его творчеству — все равно что расписываться в полном отсутствии художественного вкуса.
Их можно понять, этих эстетов, видевших море только с комфортабельного пляжа. Ниспровергнуть авторитет-другой в искусстве — лучший способ прослыть его знатоком, современным и независимым в суждениях. Но времена и критики меняются.
…А море на картинах Айвазовского остается живым. И вечным.
Яна ДУБИНЯНСКАЯ
Зеркало недели
